Но ведь и то, что происходит, может оставить принципиально разные воспоминания в каждом из нас. Для меня последний бой был концом прежней жизни и мировоззрения, он ознаменовал новый этап. Для Сольвейг, уверен, это было чем-то иным. Так же как и для остальных участников этих событий.

Какова наша роль? В мире или судьбе другого человека, близкого или незнакомого. Я убежден, что мы обладаем невероятной, практически сказочной возможностью самим решать, какова наша роль. Нам могут навязывать, внушать, кем мы должны быть, но принимать это на себя или нет – решать только нам.

Да, самой значительной утратой мог стать голос моего сердца. Вдруг я стану глух к его провидению? Вдруг добровольно ослепну, чтобы не видеть истины, если от нее будет болеть в груди?

– Пошли домой, – услышал я ее голос.

Был рассвет. Холодный ветер с солью океана целовал мои щеки. Ясень возвышался над нами, а шелест его листьев пел давно забытую песню о доме. Блеклые фонари парили в воздухе.

«Дежавю», – подумалось мне.

В волосах Сольвейг играли фиолетовые ленты, а сама она смотрела восходящему солнцу прямо в глаза. Им было что сказать друг другу. Ведь она – дитя солнца, и имя ее – Солнечный Свет.

Взгляд Вигмана Адальберта был прикован к скалам. Их непреклонная мощь и стойкость, изрезанная шрамами времен, завораживала. Волны вновь и вновь со всей силой наваливались, с криком обрушивались на них, а отступая – шипели, но для скал все это было лишь обязательством, от которого они были не в силах отказаться. Да и не мыслили они свою жизнь без этой ежесекундной борьбы и вечного противостояния.

Я же смотрел на бескрайнюю гладь океана. Туда, где солнце и вода еще касались друг друга, сливаясь воедино. Но спустя мгновение солнце уже поднялось чуть выше и оказалось во власти небес. Океан бушевал, но не мог больше коснуться его золотых одежд. В утешение солнце одаривало его своими лучами. Но что океану лучи? Лишь бледная тень их былой любви.

– Что теперь будет? – донесся до меня вопрос.

– Не знаю, Сольвейг, – ответил я, хотя на самом деле знал.

– Контрабандисты могут поднять восстание… – сказал Вигман Адальберт.

– Скорее всего, они уже вовсю к нему готовятся, – согласилась Сольвейг.

– Но ведь только один из нас может их остановить, – с улыбкой она коснулась меня локтем.

– Остановить смогу, – без колебаний сказал я, – но править должны короли, не так ли, Ваше Высочество? – я, смеясь, посмотрел на Вигмана Адальберта.

– Возглавить временное правительство? Думаю, с такой задачей я справлюсь, – кивнул принц. – Но только пока федерации не изберут новых послов и все не встанет на свои места.

– А чем займешься ты? – спросил я, глядя на Сольвейг.

– Не знаю, Аск, – без тени сожаления или печали ответила она, но мне показалось, что она, как и я минуту назад, на самом деле знала ответ на вопрос. – Но обещаю, я буду рядом с каждым из вас, если потребуется моя помощь.

– Значит, завтра? – нерешительно спросил Вигман Адальберт. – Корабль на Фео отправляется рано утром.

– В лабораторию на Месяце тоже, – сказал я. – Нужно будет успеть привести нашу армию в боевую готовность.

Сольвейг молчала. Наверное, сейчас слова были излишни. Но я знал, что, невзирая на скорое расставание, прошлые потери и грядущую неизвестность, именно сейчас, в этот миг, каждый из нас был по-своему счастлив, а души наши поймали секундное ощущение невесомости, как на качелях.

Эта секунда и есть смысл, цель и свет маяка в непроглядной тьме хитросплетений судьбы.

Мы стояли на обрыве, но впереди были тысячи дорог. Мир звал нас.

– С днем рождения, Сольвейг…