Молодой человек был недурен собой: высокий, с тонкими, аристократичными чертами лица и умными глазами. Но разве это хоть что-нибудь объясняло? Разве не видела Лика ежедневно десятки симпатичных молодых людей, разве не общалась с умными мужчинами? Кто из них хоть раз заставил так сладко заныть ее сердце?

– Я хотела бы поговорить с кем-нибудь по поводу возможной работы в этом отеле, – сказала она дружелюбно. – Меня зовут Лика.

– Лика… – повторил молодой человек, почему-то краснея. – Что же вы выбрали такое неподходящее время для трудоустройства? Уже поздно, и в отеле из руководства никого нет.

– Я просто проходила мимо… И на всякий случай зашла. – Это была чистая правда. Какая-то неведомая сила привела ее сюда. Может, судьба?

– Вы не москвичка? – зачем-то поинтересовался молодой человек.

«Наверно, это бросается в глаза», – подумала Лика, а вслух сказала:

– Я из Тирасполя. И в столице совсем недавно. Пока живу у подружки в Текстильщиках. Знаете, где это?

– Тирасполь или Текстильщики? – уточнил молодой человек.

Лика рассмеялась. Ей почему-то было очень приятно болтать с этим парнем.

– А что вы умеете? – поинтересовался он опять. – В смысле, какой профессией владеете?

– Уверен, – перебил внезапно возникший перед лифтами лысеющий широкоплечий мужчина, – что девушка умеет многое… Пойдемте, дорогая моя, побеседуем. Возможно, я смогу вам помочь.

Несмотря на то что в появившемся невесть откуда человеке было что-то неприятное, Лику не насторожил его тон. Она безбоязненно последовала за ним к дверям, ведущим в служебный коридор. По пути она обернулась и бросила взгляд на своего случайного знакомого, оставшегося у центрального входа. Он все так же стоял на площадке перед лифтами и смотрел на нее. Задумчиво, трогательно и… нежно.

Лика улыбнулась ему. «Удивительный парень, – подумала она. – Какой-то… родной. Словно из другой моей жизни. А я… сумасшедшая».

В гулкой и пыльной тишине небольшого зала, похожего на опустевшую столовую, лысоватый тип прошелся, петляя между столиками, выбрал самый удобный и снял с него стулья.

– Что здесь будет? – спросила Лика, с интересом оглядывая помещение. – Кафе?

– Кафе, моя хорошая, – подтвердил мужчина, расстегивая брюки. – Заведение, в котором тебе, может быть, предстоит работать.

Лика даже не успела спросить этого развязного человека, о какой работе идет речь, как он вдруг нетерпеливо притянул ее к себе, мгновенно запустил руки ей под платье и, опрокинув на стол, стащил с нее трусики.

У Лики потемнело в глазах. Вонючая рубашка Кольки Круту из далекого детства накрыла ей лицо и залепила рот. Она дернулась изо всех сил, пытаясь перевернуться на бок, но здоровяк, навалившийся на нее сверху, прочно прижал ее к холодному и пыльному столу.

– Пус-сти, гад… – прошипела Лика, задыхаясь, и в ту же секунду почувствовала, как грубая, чужая плоть проникает в нее, ослепляя внезапной болью.

Ужас, отчаяние, страх от собственной беспомощности горячими слезами хлынули из глаз и утонули в складках душной, прокуренной рубашки.

Как и много лет назад, на старой заброшенной фабрике, Лика чувствовала, что вот-вот потеряет сознание от страха и унижения. Она задыхалась в складках дурно пахнущей рубашки и отчаянно колотила ладошкой по застывшему в глухом равнодушии столу.

Через минуту кто-то с силой подергал дверь служебного входа и громко забарабанил в нее кулаками.

– Володя! – послышался глухой голос. – Открой мне! Открой, слышишь?

– Убирайся! – отозвался мужчина, тяжело дыша. – Тебя не звали!

– Открой! – Кто-то остервенело дергал запертую дверь. – Отпусти ее! Оставь! Она не проститутка!

Мужчина грузно отвалился от стола и задел ногой стул.

– Свободна! – скомандовал он Лике, которая судорожно глотала ртом воздух.

– Негодяй… Подонок… Мразь…

Захлебываясь рыданиями, она вскочила, на ходу поправляя платье, и бросилась вон.

– Слабовата… Потренируйся, моя хорошая, и приходи через год! – насмешливо крикнул ей вслед насильник.

Он натянул брюки, застегнул ремень и вдруг заметил на полу у себя под ногами оброненную девушкой сумочку. Не долго думая, он схватил ее, спешно выдвинул ящик барной стойки, зачерпнул из него пригоршню блестящих квадратиков и высыпал их в сумочку. После чего спокойно отправился открывать дверь служебного входа.

– Ты чего ломишься? Невмоготу, что ли? Бабу захотелось?

Лика приплелась домой в третьем часу ночи – поцарапанная, зареванная и обессиленная. Не раздеваясь, она бросилась на кровать лицом в подушку и некоторое время лежала не шевелясь. Потом быстро встала, скинула с себя одежду и босиком потопала в ванную.

Она долго стояла под душем, подставляя лицо горячим потокам, и плакала. От унижения, от обиды, от досады на саму себя и от усталости. За те месяцы, что Лика жила в столице, она устала больше, чем за последние годы в Тирасполе. Устала от неизвестности и безысходности, устала от жалости к самой себе, устала от одиночества…

Она вспомнила отвратительного типа в пыльном и полутемном кафе, почувствовала его ледяные руки на своей груди и в паху, и дрожь омерзения пробежала по ее телу. Негодяй! Какой негодяй! А она… Она просто дура! Набитая дура, которая так и не научилась разбираться в людях, не научилась чувствовать обман.

«Тот, кто пытается тебя обидеть или задеть твою честь , – прозвучало отчетливо в шуме льющейся воды, – всегда будет наказан… Но когда меня не будет и когда не будет никого, кто бы мог тебя защитить, тебе придется это делать самой…»

– Погоди же, мерзавец! – прошипела Лика, отплевываясь от горячих ручейков, струящихся по лицу. – Попомнишь ты меня!

Через секунду она почему-то вспомнила мужа, его дрожащие в слюнявом бессилии губы: «С-сука! Похотливая дрянь!»

И со злостью крутанула кран горячей воды на полную мощность.

Вытираясь большим махровым полотенцем, Лика стала понемногу успокаиваться. Злость и боль утихли и уступили место щемящей грусти. Она вспомнила мать и ее нежные ладони на своих нелепых кудряшках: «Ты моя красавица…»

Вспомнила отца, его большие жилистые руки, которыми он смахивал паутину горестных мыслей с морщинистого лица:

– Лакрима… Вы у нас уже взрослые, детки…

А потом, укладываясь в постель в темноте, чтобы не разбудить безмятежно спящую Мухину, Лика вспомнила парня, встреченного в отеле. У него необыкновенные глаза. Умные и вместе с тем невыразимо печальные. Красивые глаза… Бездонные…

Странно, непостижимо, но он ей приснился. Спокойный, умный и такой… понимающий. С ним было легко. Он что-то рассказывал ей, грустно улыбаясь, а она не могла разобрать слов и только тонула в головокружительной музыке его голоса, в его глазах и печальной улыбке.

Именно во сне она вдруг поняла, почему ей так хорошо и невыразимо сладко. Впервые она забыла, что ей нужно быть сильной, бороться с судьбой, искать, побеждать, падать и снова подниматься. Забыла, что ей нужно быть стимулом для других, отвоевывать уважение и признание, зарабатывать успех, как приданое к неведомой свадьбе с жизнью. Она вдруг поняла, что все муки и страдания, вся накопленная мудрость и сила, вся заработанная независимость и самодостаточность, все взятые высоты и достигнутые цели – лишь ожидание того, чтобы в один миг стать… слабой и несмышленой, побежденной и зависимой. Стать совсем себе не принадлежащей. Она вдруг поняла, что нет ничего лучше, чем быть маленькой, беззащитной девочкой, которую кто-то гладит по смешным кудряшкам. Ведь быть красавицей – совсем не значит быть лебедем. Тысячи страстных, похотливых, восторженных поклонников никогда не смогут сделать того, что может один-единственный, но очень родной человек – подарить тебе саму себя, маленькую, хрупкую и нежную. Как слезинка. Лакрима.