— С тебя причитается, — сказал ему дежурный, когда МаксимВавилов расписался в журнале. Телефон у него на столе звонил не переставая, онснял трубку и прижал к пузу. Было слышно, как в пузе у него отдаленно кричатглухим голосом: «Але! Але!.. Милиция?! Але!!»

— За что с меня?..

— В управление, говорят, уходишь!

— Да это когда еще будет!

— Все равно причитается! А уж когда будет, еще разпоставишь!

Потом Максим опять ехал в метро, кутаясь во влажную куртку ипряча в воротнике холодный нос. Народу в этот час было мало, только какие-топрипозднившиеся работники да пара гуляк, которые спали, привалившись друг кдругу.

Он забрал со стоянки машину, и ее европейский комфорт послеметро, трупа и подъезда, в котором они грелись, вдруг показался емуоскорбительным и ненатуральным.

Впрочем, об этом он тоже старался не думать. Зачем?! Всеравно изменить ничего нельзя.

По пустой Ленинградке он долетел до поселка за двадцатьминут, и горячая ванна и кусок мяса уже были совсем близко, и сознавать этобыло утешительно. Въехав на территорию поселка, он сбросил скорость и открылокно.

Дождь шумел в опавших листьях, и шины тихо шуршали погравию.

У соседей на участке горел веселый желтый свет, лаяла собакаи, кажется, музыка играла — наверное, гости приехали по поводу завтрашнейсубботы!

Вавилов нашарил в «бардачке» пульт от ворот, въехал научасток и возле сторожки посигналил, чтобы Таня с Петром знали, что он дома.

Фонари сияли между мокрыми стволами, и на террасе тоже былсвет. Таня всегда его оставляла, чтобы Максиму было не так грустновозвращаться.

А ему и не грустно!.. У него все хорошо!.. Подумаешь!..

Он вылез из машины, постоял, вдыхая запах прелой осени, ипобрел к дому.

Конечно, ему хорошо. Жизнь не кончается завтра, у него естьдом, еж, книжка, и выходные впереди. Может, кто-нибудь заглянет, и тогда у негона участке музыка будет играть, и мясо будет жариться, как у соседей! Сплошноевеселье!..

Держась за перила, он поднялся на террасу и вдругостановился. Что-то такое ему почудилось… Что-то странное вдруг померещилосьему…

— Максим, не пугайся, — сказал из темного угла хриплыйголос. — Это я.

У него сильно сдавило горло, так сильно, что он сразу несмог ничего сказать.

— Катя Самгина, — счел нужным пояснить голос. — Не узнал?

— Ну почему же, — выговорил он, протолкнув через горло то,что мешало ему говорить. — Узнал.

В темноте скрипнули петли, гамак качнулся, и неясный силуэтприблизился и стал рядом с ним.

Он решил, что не будет на нее смотреть. Вдруг окажется, чтоэто не она?

Он смотрел в сад, и она тоже смотрела в сад, и они долгомолчали — Я тебя еле нашла, — сказала она наконец. — Тут осенью все не так, каклетом.

— Не так, — согласился он.

— А я знаю только, что по Ленинградке, а больше ничего незнаю! Даже названия поселка!

— А позвонить? Слабо?

Она повернулась и взглянула ему в лицо.

— У меня нет твоего телефона. — Она пожала плечами. — Ты мнене дал. И номера твоей оперативной дежурки я не знаю.

— Какой.., дежурки?

— Ну, в которой ты работаешь!

— А-а.

Они еще помолчали.

— А еж? Жив?

— Жи-ив, — сказал Максим Вавилов. — Здоров и счастлив.Наверное, даже поправился. Как же ты.., приехала?

Она пожала плечами.

— Взяла в Шереметьеве такси. Они там стоят каких-то бешеныхденег.

— Должно быть, только ты одна и взяла! Кто же ездит изШереметьева на такси!

— А как мне было ехать?! — вдруг рассердилась она. — Я дажене знаю, есть здесь электричка или маршрутка! Ленинградку помню, поворот с неепомню, а больше ничего не помню! Да еще стражники не хотели меня пускать, славабогу, Ольга была дома, она позвонила, и меня пропустили!

— Ольга? Какая Ольга?

— Соседка твоя! Жена Олега Комарова, вице-спикера Госдумы!

— Ну да, конечно, — язвительно сказал Максим Вавилов. —Телефон Ольги у тебя есть, а моего, конечно, нету!

Она покачала головой.

— Ты мне не оставил, — повторила она твердо. — Не буду же ясама просить! А когда ты мне не оставил, я решила, что ты больше.., ну, нехочешь меня видеть, и это логично, потому что я просто эпизод бурной столичнойжизни сына богатых родителей!

Все это она выпалила в один заход и опять стала смотреть всад. По саду бродил дождь, шуршал в ветках.

— Ты что? — спросил Максим Вавилов. — Дура, Кать?!

— Мне нужно с тобой поговорить, — так же твердо продолжалаона. — Я не навязываюсь, но мне очень нужно, правда.

Тут вдруг он понял, что происходит.

К нему приехала Катя Самгина. Из Питера.

Она взяла в Шереметьеве такси, долго искала поселок, нашлаего, а потом звонила соседке, потому что охрана не пускала ее на территорию.Она приехала, и ждала его, Вавилова, на террасе, и наверняка придумывала, чтоскажет, когда он приедет, и боялась, что он может сегодня вовсе не приехать, имедленно подмерзала, и вспоминала про ежа, и все сочиняла сценарий разговора —она же журналистка!

А теперь она стоит рядом с ним на террасе, и они вместесмотрят в сад.

И еще он вдруг понял, что.., жив.

Жизнь действительно не кончается завтра, потому что сегодняк нему приехала Катя Самгина.

— Ты замерзла?

— Конечно, — просто и грустно сказала она. — И у менябабушка умерла. Я теперь одна. То есть почти одна.

Он не услышал слова «почти», вернее, услышал, но ему былонаплевать на «почти». Кто там у нее? Писатель Галапагосский?! КомпозиторКеросинов? Танцор Спиноза?! Да наплевать на всех! Сейчас-то она здесь, рядом сним!

На террасе.

— Бедная моя, — произнесс он и потянул ее за рукав, будтобоялся, что она скажет, что ей срочно понадобилось обратно в Питер и онауезжает. — Пошли в тепло.

За рукав он привел ее в дом, мельком удивившись, что онатакая красивая, он и забыл про это. На ней были джинсы и свитер с высокимгорлом, должно быть, она все стеснялась своего шрама, и ему очень хотелось еепоцеловать, но он не знал, можно ли.