тут на голову сарацина обрушился камень. Великан сразу же обмяк, и топор с грохотом упал на каменный пол. Штернберг подошел и добил разбойника.

Перед ним стояла Кристабель.

Глава двадцать шестая. Двое в ночи

– Хороший бросок, мадам! – усмехнулся Штернберг, стирая струившийся со лба пот.

– О, вы пришли за мной… – растерянно проговорила девушка.

– Конечно! Ведь у нас намечалось свидание, кто бы мог подумать, что при таких обстоятельствах!

– Я очень благодарна вам, граф. Вы спасли мою жизнь и честь! Вы следовали за мной все время, и, когда я уже отчаялась и была на краю гибели, вы появились как ангел Господень, ангел с карающим мечом.

Штернберг устало улыбнулся.

– Мадам де Ла Мэр, спускается ночь. Видимо, мы застряли здесь как минимум до следующего дня. Мне надо убрать трупы этих сарацин, а то они станут вонять. Кстати, я ужасно хочу пить, а вы?

Кристабель кивнула, не сводя восхищенного взгляда с графа.

Штернберг подал девушке один из пяти мехов, что принесли разбойники, а сам, в несколько глотков, опорожнил другой до половины. Остаток воды он вылил себе на голову и шею. Затем граф стал оттаскивать трупы в комнату коменданта.

Кристабель умылась, расправила спутавшиеся волосы, отряхнула платье.

– Вы и так очень красивая, графиня! – сказал Штернберг, заметив ее действия. – Истинную красоту не испортит ни пыльное платье, ни прическа. Я никогда и нигде не встречал такой прекрасной девушки, как вы!

– Ну что вы, граф! – потупилась Кристабель, и лицо ее залилось краской.

– Это так! Наверное, Бог меня очень любит, раз подарил мне встречу с вами.

Солнце докатилось до горизонта, и в зал его лучи проникали очень слабо. Стоял полумрак и тишина.

– Хотите осмотреть крепость? – предложил граф.

– Очень хочу! – Кристабель подала Штернбергу руку, и они вышли из зала.

Тишину заката нарушал лишь храп и топтание сарацинских лошадей в конюшне. Становилось все прохладнее, а ночь вообще обещала быть холодной, как и всегда в пустынях. Граф снял с себя плащ и накрыл им Кристабель.

– Благодарю вас, господин фон Штернберг.

– Зовите меня просто Генрих, пожалуйста.

– Хорошо.

Они подошли к колодцу, и граф заглянул в него. Но так как колодец был глубоким, а света мало, то он ничего не увидел. Граф поднял камень и бросил в колодец. Где-то далеко раздался гулкий удар камня о камень.

– Это все объясняет, – кивнул сам себе Штернберг.

– Объясняет что? О чем вы? – спросила Кристабель.

– Крепость забросили не оттого, что она стала старой или стратегически бесполезной. Камни не стареют. Но колодец высох, а без него жить в крепости среди пустыни невозможно, вот люди и ушли отсюда.

– Интересно, сколько лет этой крепости? – задумчиво проговорила Кристабель, оглядывая обветшалые стены.

– Эти камни видели многое и, может быть, еще хранят в себе ярость проходивших здесь битв и радость победы, но, увы, нам они этого никогда не расскажут.

Они обошли крепость мимо внутренней поверхности стен. Во многих местах стены частично обвалились, и огромные валуны загораживали путь. Перепрыгивая через них, Кристабель держалась за руку графа, и ей хотелось, чтобы валуны эти не кончались и тепло крепкой мужской руки ощущалось постоянно. Разговор как-то не получался, как тогда, в доме де Мо. Каждый из них хотел тогда остаться вдвоем и поговорить наедине, а когда это случилось, они не находили слов.

За зданием казарм была навалена куча всевозможного полусгнившего хлама, присыпанного песком. Штернберг предположил, что здесь периодически все же останавливаются люди, но только до тех пор, пока у них есть вода. Может, караванщики, или отряды воинов, или, как в этот раз, разбойники.

Солнце закатилось, и сразу стало холоднее, подул ветер. В чистом небе все ярче стали разгораться звезды. Тишина казалась торжественной и всеобъемлющей. Штернберг предложил вернуться в башню и там развести огонь. В одном из ярусов башни, на нескольких метрах согреться было легче, чем если бы огонь пылал в зале и отдавал бы тепло в это большое пространство. Так и поступили.

Граф нашел в одежде одного разбойника трут, перенес солому и валявшиеся остатки двери в нижний ярус башни. Через окно в стене можно было видеть всю крепость и пустыню вокруг на много миль. Кристабель, кутаясь в плащ Штернберга, обняв руками колени, сидела около разгоравшегося огня. Пепел садился на сюрко графа, пока он раздувал костер, и девушка легким прикосновением стряхнула его.

Это легкое прикосновение и стало той последней каплей, что переполнило их обоюдное терпение. Штернберг посмотрел на Кристабель, а она на него. Так продолжалось всего несколько секунд, и взгляды их сказали друг другу больше, чем все слова на свете. Граф приблизился к Кристабель, и их губы стали одним целым, раскрыв сердца самому древнему притяжению – притяжению любви. Ладони, с дрожью искавшие ладони, соединялись и вновь разлучались, срывая одежду и обнажая тела. И в какой-то миг все перевернулось. Он стал частью ее, а она частью его, и в потоке ускользавшего сознания вспыхивали и гасли картины прошлого, исчезал весь окружающий мир в неутолимой жажде губ и соприкосновения бедер. Влюбленные все глубже погружались в мгновения вечности, разрывая стонами тишину сумерек, поднимаясь вверх к нестерпимому наслаждению. Ничего, ничего нет, кроме этих отсветов пламени! Ничего, ничего нет, кроме этих объятий, когда нечем дышать! И только эти глаза, и только эти поцелуи. И дальше, не разнимая душ, и выше, и легче, и быстрее! И все ярче, и ближе, и бесконечнее! И небеса упали на них…

Кристабель лежала на груди Генриха и нежно целовала его. Кроме потрескивания костра и дыхания двух влюбленных в башне заброшенной крепости, на земле в этот час было тихо. Луна плыла, оставляя шлейф тусклого света. Граф гладил рукой золотые волосы Кристабель, в бликах огня отливавшие багрянцем, и смотрел на высокое звездное небо. Он поправил накрывавший их плащ и теснее прижал к себе девушку.

– Знаешь, милая, – прошептал Генрих, – всю свою жизнь я хотел посвятить Крестовому походу, отвоевать Иерусалим и заслужить вечную славу. Об этом мечтают многие, но не каждому дано. Хотя, наверное, я готов был идти и дальше, после того как Святой город будет возвращен христианам. Идти, потому что мир огромен и, дойдя до одной цели, всегда на горизонте маячит другая, и все хочется увидеть, всего достичь. Но теперь мой Крестовый поход закончен, Кристабель! У каждого в жизни есть свой Иерусалим, который надо еще завоевывать или только сохранять. Ты – мой Иерусалим! У нас впереди новый Крестовый поход – один на двоих! Ты ведь пойдешь со