Точно так же удвоение производства черных металлов в России в начале XIX века трудно сравнивать с 30-кратным ростом данного показателя в Великобритании{286}. За шестьдесят лет Россия превратилась из крупнейшего производителя и экспортера черных металлов в Европе в страну все больше зависящую от импорта товаров западного производства. Даже успехи в развитии железнодорожного и пароходного сообщения следует рассматривать в перспективе. К 1850 году в России было построено немногим более 500 миль железных дорог, тогда как в Соединенных Штатах 8 500 миль; значительная часть прироста в сфере пароходства на больших реках, на Балтике и Черном море приходилась на перевозки зерна, необходимого для удовлетворения насущных потребностей растущего населения страны, и пшеницы, экспортируемой в Великобританию в качестве оплаты за импортные товары промышленного назначения. При этом зачастую все активно развивающиеся направления в экономике оказывались под контролем иностранных торговцев и предпринимателей (например, экспортная торговля), что, в свою очередь, еще активнее превращало Россию в поставщика сырья для развитых государств. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что на большинстве новых так называемых «фабрик» и «промышленных предприятий» численность рабочих редко достигала и шестнадцати человек, а уровень механизации производства оставлял желать лучшего. Общая нехватка инвестиций, низкий потребительский спрос, очень тонкая прослойка среднего класса, огромные расстояния, суровые климатические условия, а также деспотизм и подозрительность правителей фактически делали перспективы промышленного «взлета» в России призрачными, как нигде в Европе{287}.

Долгое время эти отрицательные экономические тенденции никоим образом не сказывались на боеготовности русских. Напротив, предпочтение в пользу старого режима, проявленное великими державами после 1815 года, отражалось прежде всего в социальном составе, вооружении и тактике их армий. Все еще находясь под впечатлением Французской революции, правительства ведущих государств Европы были больше обеспокоены политической и социальной надежностью своих вооруженных сил, чем проведением военных реформ, а генералов в отсутствие «большой войны» заботили лишь вопросы соблюдения иерархии, подчинения и предосторожности (характеристики, возведенные в принцип русским царем Николаем I, любителем официальных парадов и грандиозных маршей). Сторонние наблюдатели видели лишь внушительный размер российской армии и наличие постоянного массового рекрутского набора и не обращали внимания на состояние военной логистики, общий уровень подготовки офицерского состава и прочие моменты подобного рода. Более того, российская армия не прекращала активно проводить военные кампании на Кавказе и в Туркестане, что начало не на шутку беспокоить англичан в Индии. В итоге англо-российские отношения в XIX веке стали еще более напряженными, чем в предыдущем столетии{288}. Впечатляющим выглядело и подавление российскими войсками венгерской революции (1848–1849), и заявление русского царя о том, что он готов направить 400-тысячную армию для усмирения восстания в Париже, случившегося в это же время. Вместе с тем значительная часть российской армии была привязана к несению внутригарнизонной службы, исполнению «полицейских» функций в Польше и Финляндии, а также патрулированию государственных границ и поддержанию военных колоний. Оставшиеся же войска нельзя было назвать эффективными. К примеру, из 11 тыс. русских солдат, погибших во время венгерской кампании, тысяча человек умерли от различных болезней, что было результатом плохой работы тыловых и медицинских служб в армии{289}.

Крымская кампания (1854–1855) вскрыла всю шокирующую правду об отсталости России. Царские войска оказались рассредоточены. Операции союзного альянса на Балтике (серьезные, как никогда), а также угроза вторжения шведов сковали на северных границах 200-тысячную русскую армию. Еще ранее военная кампания в Дунайских княжествах (Валахии и Молдавии) и усилившаяся вероятность того, что Австрия перейдет от угроз к реальной интервенции, создали опасную ситуацию в Бессарабии, на Западной Украине и в российской части Польши. Значительных человеческих и материальных ресурсов требовала и война с турками на Кавказе, как и защита российских территорий на Дальнем Востоке{290}. Нападение англо-французской армии на Крым переносило военные действия на проблемную территорию России, и царская армия не могла с этим смириться.

На море Россия обладала достаточно внушительным флотом во главе с опытными и знающими свое дело адмиралами, что позволило ему полностью разгромить более слабый турецкий флот при Синопе в ноябре 1853 года. Но после того как в драку вступили англо-французские флотилии, картина кардинально изменилась{291}. Русские корабли в массе своей были построены из ели и были не пригодны к плаванию в морских условиях, их огневая мощь также оставляла желать лучшего, а их команды были плохо обучены. У французов и англичан было намного больше паровых судов, часть которых могла вести огонь шрапнельными снарядами и ракетами Конгрива. Кроме того, у противников России было достаточно производственных мощностей для постройки новых кораблей (в том числе десятки паровых канонерских лодок), так что их преимущество по мере затягивания войны только укреплялось.

А вот положение русской армии становилось все хуже. Следует отметить, что простой пехотинец сражался очень хорошо, и Севастополь благодаря воодушевляющему руководству адмирала Нахимова и техническому гению полковника Тотлебена мог держать долгую осаду. Но во всех других отношениях армия была небоеспособна. Конные полки были безынициативны, а кавалерийские лошади годны только для парадов (в этом смысле, надо сказать, нерегулярные части казаков выглядели намного лучше). Еще хуже дела обстояли с вооружением русских солдат. Их устаревшие кремневые ружья били всего на 200 ярдов, тогда как винтовки солдат союзных войск могли вести эффективный огонь с расстояния в 1 000 ярдов, и это приводило к тяжелым потерям в стане русских.

Хуже всего, что даже перед лицом столь масштабной опасности российская государственная система была не способна должным образом на нее отреагировать. Генералитет, погрязший в карьерных интригах, не мог выработать единую стратегию, и это отражало общую некомпетентность царского правительства того времени. В личном составе было слишком мало опытных и подготовленных офицеров среднего ранга (тогда как в рядах прусской армии их находилось предостаточно), и инициатива не приветствовалась. Самое удивительное, что резервистов, которых можно было бы оперативно призвать в случае возникновения чрезвычайной ситуации, в стране имелось очень мало, так как переход на систему массовой краткосрочной воинской службы подрывал крепостничество[30]. Существующий долгосрочный порядок призыва приводил, в частности, к тому, что в русской армии состояло много возрастных солдат, но что еще хуже — около 400 тыс. спешно набранных в начале войны новобранцев были абсолютно неподготовленными: в войсках просто не хватало офицеров, способных обучить их военному делу. Кроме того, отток такого количества мужчин с рынка крепостного труда сильно бил по российской экономике.