– Элен, ты?

– Должно быть, я выскочила на площадку. – Элен прищурилась.

– Ты плакала?

– Помню, я кричала на нее, умоляла: «Мамочка, перестань! Пожалуйста, перестань!» Я была напугана.

– А еще что-нибудь ты помнишь?

Судя по ее лицу, Элен сама сомневалась.

Элиза по себе знала, каково бывает извлечь воспоминание, с которым совсем не хотела столкнуться. Такое обычно случалось на «ничейной земле», в промежутке между сном и бодрствованием, когда подавляемые образы вдруг поднимаются из глубин сознания. Ей вовсе не хотелось побуждать сестру к болезненным воспоминаниям.

– Можешь не отвечать, – поспешно сказала Элиза. – Обойдемся.

Но Элен махнула рукой:

– Мама, как безумная, взбежала по лестнице. Помню, я повторяла: «Мамочка, не надо». Но она схватила меня за руку и дернула так сильно, что у меня заболело плечо. На мои просьбы она не реагировала.

Элен смотрела в пространство, словно видела сцену из далекого прошлого. Элиза подошла к ней, однако Элен ее даже не заметила.

– Я цеплялась за подол ее платья, пытаясь задержать, но она выдвинула чердачную лестницу и велела мне лезть на чердак. Я просила ее не делать этого, умоляла хотя бы не закрывать задвижку. Но мама была глуха. Она знала, что я боюсь чердака, темноты и существ, обитавших там.

– Я и не знал, – покачал головой Фридрих.

– Не знали?

Вид у него был сокрушенный.

– Я бы вмешался. Я подумал, она отвела вас в комнату. Вниз Клодетта спустилась в полной истерике. Она рыдала, громко всхлипывая. Ее гнуло в дугу. В руках она держала бутылку. Уж не знаю, где она ее раздобыла. Размахнувшись, Клодетта швырнула бутылку в стену и велела мне проваливать.

– И вы послушно ушли, оставив ее в таком состоянии?

– Поначалу я отказывался уходить, но ей становилось только хуже. Я понимал: пока я не уйду, она не успокоится.

Бледная Элен кивнула:

– Постепенно она успокоилась. По крайней мере, криков я больше не слышала. Но…

– Что? – спросила Элиза.

– Она продержала меня на чердаке всю ночь. Я обмочилась со страху, а она даже не извинилась. Я больше всего запомнила едкий запах мочи и отчаянное желание, чтобы мама извинилась.

По глазам сестры Элиза поняла: Элен изо всех сил сдерживается. Ее захлестнул гнев на мать. Но честное слово, ей было никак не совместить собранную, прекрасно владеющую собой женщину, какой стала их мать, с той необузданной пьяной особой, о которой только что рассказал Фридрих.

Фридрих ненадолго опустил голову, затем с грустью посмотрел на Элен:

– Примите мое запоздалое сочувствие по поводу вашего заточения на чердаке. На следующий день я пришел, однако Клодетта не открыла мне дверь. Все оставшиеся дни недели я регулярно приходил сюда, но она не пожелала даже говорить со мной. Я корил себя за то, что рассказал ей о Лив, однако я хотел, чтобы Клодетта поняла: дальше так продолжаться не может.

– Значит, после рождения Флоранс и до этой ссоры вы продолжали видеться? – спросила Элиза, зная, что голос ее звучит сердито и с упреком.

– Нет. Только те две недели летом.

– А что потом было с Лив? – спросила Флоранс, впервые подняв голову.

– Я на ней женился, и она стала матерью Антона. Я рассказал ей о Клодетте. Она ответила, что подождет. Она была хорошей женщиной.

– Была?

– Она умерла в прошлом году.

Фридрих опустил глаза. Элиза сразу подумала о Викторе, и ей стало пронзительно грустно.

– В этот раз я появился, поскольку надеялся склонить Клодетту к какому-нибудь разумному решению относительно Флоранс. Мне очень хотелось познакомиться со своей дочерью.

Флоранс встала и ушла, хлопнув дверью. Элиза видела, как Элен часто заморгала. У нее и самой глаза были на мокром месте, но она решительно вытерла слезы.

– Антон сегодня не пошел со мной лишь потому, что я уже все ему рассказал.

– Как он отнесся к этим открытиям? – спросила Элиза.

– Ему сейчас нелегко. Его тянуло к Флоранс. Он чувствовал родство душ. Но он поймет. Сын меня поддерживает. Думаю, он сочувствует всем вам.

Элен взглянула на часы, словно желая закончить эту встречу. Потом посмотрела на Элизу. «С меня довольно», – говорил ее взгляд.

– Надо же, уже шесть часов.

– Не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. – Фридрих встал. – Спасибо, что дослушали меня до конца. Если Флоранс пожелает, мы можем повидаться с ней завтра во второй половине дня. Мы с Антоном будем ждать ее у ворот в два часа. Через несколько дней мы возвращаемся в Германию.

Элен

События прошлого, всплывшие на свет после стольких лет, нанесли Элен душевную травму. Испытывая некоторое сочувствие к матери, она была в ярости из-за своего отца. Любовь матери, страсть – чем бы это ни было – имела жуткие последствия, растянувшиеся очень надолго. Если жители деревни знали о случившемся двадцать лет назад, то наверняка сочли поведение матери скандальным. Элен чувствовала и себя замешанной в скандале, жалела о невозможности повернуть время вспять и сделать так, чтобы их нынешняя встреча с Фридрихом Беккером не состоялась.

К ней в комнату постучалась Флоранс. Вид у младшей сестры был совершенно изможденный.

– Элен, можно с тобой поговорить?

– Конечно. – Элен знаком предложила ей сесть на кровать.

– Я не перестаю думать об этом.

– Я тоже.

– Ты ему веришь?

– Я не хочу ему верить, – вздохнула Элен.

– Я поначалу тоже не хотела, а потом поверила. Но думать о нем как о своем отце я не могу.

– И не думай. Ты вообще не обязана с ним видеться. Кстати, он скоро возвращается в Германию.

Сестры ненадолго умолкли.

– Как подумаю, у меня тошнота подкатывает к горлу, но я все-таки должна увидеться с ним. С ним и Антоном. До их отъезда. Быть может, другого шанса у меня не будет.

Элен понимала: ей не удержать сестру, да она и не вправе это делать. Нельзя уберечь Флоранс от возможных последствий этой встречи.

– Фридрих Беккер кажется мне порядочным человеком, – сказала Элен.

Флоранс порывисто сжала ей руку и тут же отпустила.

– Несмотря на его любовную историю?

– В подобных историях всегда участвуют двое. Жаль только, что он немец.

– Ты обвиняешь маман?

Элен тщательно обдумывала ответ, однако ее мысли были вовсе не о матери, а об отце. О ее грустном, одиноком отце. Ей так хотелось поговорить обо всем этом с Мари, но та сейчас находилась далеко.