Ему будет не хватать этого ажиотажа, конечно же. За весь сумбурный день, за всю сумбурную неделю Мартин испытывал душевный подъем и прилив сил, лишь докладывая о событиях, очевидцем которых довелось стать, – сначала для газеты, потом полицейским и вот теперь Беттани. Прежний азарт, в последний раз.

В семь вечера, когда подъезжает съемочная группа Эй-би-си, Мартин еще сидит в участке. Из Сиднея репортаж транслируется на всю страну, каждый штат получает один и тот же материал – вот до чего громкой стала история. Диктор мрачен, взволнован, профессионален. «Теперь Эй-би-си может рассказать о значительном прорыве в…»

В репортаже говорится о том, что полиция арестовала местного жителя, риверсендского подростка, и, видимо, вечером предъявит ему обвинение в убийстве двух немецких туристок. Ни слова об Алене Ньюкирке, ни слова о Лиаме Блонде, ни слова о схватке в гостинице «Коммерсант». В основном перечисляются разрозненные, вырванные из контекста факты, остальное – пересказ событий дня по-другому. Вновь Мартин и Мэнди, захваченные бурей фотовспышек, закадровый голос снимает с Мэнди всяческую вину. Однако в конце, перед финальным росчерком репортера, не обходится без подколки: «Полагаем, от полиции утаивали жизненно важную информацию, что оттянуло сегодняшний арест».

Час спустя, когда появляется Мэнди, Мартин еще сидит в полицейском участке. Она выглядит бледной, измученной. Прижимает к себе Лиама, успокаивающе воркует над ним, хотя он и так спит. Потом Мэнди поворачивается к Мартину, в ее взгляде никакого притворства, никакой попытки возвести между ними стену, только боль и облегчение.

– Мартин, – шепчет она, беря его за руки. – Спасибо тебе. Спасибо огромное. – И вдруг улыбается так искренне и простодушно, что у Мартина перехватывает дыхание. – Сегодня мне нужно побыть с малышом, но заходи к нам завтра. Обещай, что заглянешь.

– Конечно, если ты не против.

Еще одна улыбка, новый лучик света для его души.

– Разумеется, не против. – И, продолжая прижимать к себе сына, чмокает Мартина в щеку.

С его плеч словно сваливается тяжелый груз. Впервые за очень долгое время он чувствует надежду на лучшее.

Мартин собирается проводить Мэнди домой, но в участок входит Джек Гофинг. Лицо у него озабоченное. Вечер еще не закончен.

Гофинг дожидается, пока Мэнди с Лиамом в сопровождении констебля Гриди выйдут за дверь, и только после этого заговаривает. В его низком голосе слышится волнение.

– Тот телефонный номер, Мартин. Он отключен, но я добыл риверсендский адрес. Хей-роуд. Зарегистрировано на некого Эйвери Фостера.

– Это владелец пивной.

– Откуда ты знаешь?

– Его имя и фамилия написаны над входом в «Коммерсант». Табличка с лицензией.

– Он вроде мертв, да?

– Угу. Самоубийство. Полгода назад.

– Твою мать! – Гофинг разочарованно вздыхает. – Тогда он нам не слишком поможет. Проклятье!

– Послушай, Джек. Возможно, еще не все потеряно. – Мартин рассказывает о своем первом посещение «Коммерсанта» и закрытой двери в конце коридора, на которой золотой краской написано «Только для персонала». – Может, заглянем?

– Непременно.

– Дверь заперта на два или три замка.

– Я захвачу отмычки.

– Ты умеешь ими пользоваться?

Гофинг смотрит на него, как на идиота.

– Я из АСБР, не забывай. Нас первым делом учат вскрывать замки.

Оба покидают полицейский участок почти ночью. Западный горизонт окантован кровью, высоко над ним висит алая луна. Пахнет древесным дымом и заброшенностью. Вокруг указателя с надписью «Полицейский участок» вьются три больших бабочки, но вид у них полусонный. После очередного жаркого дня им едва хватает сил обогнуть свой сине-белый маяк. Однако у журналистов, что целым роем слетелись на сенсационную новость и тоже порхают вокруг участка, сонливости нет и в помине. Они оживленно жужжат, мечтая рассказать об аресте, истории, что каким-то образом прошла мимо и сама собой оказалась в редакциях больших городов. Всполошившись после новостного выпуска Эй-би-си, они бросились сюда из Беллингтона, плюя на указатели скорости и ежесекундно играя в русскую рулетку с кенгуру, и вот теперь оказалось, что им, собственно, нечего делать: разве что изводить пленку и снимать место события. Монтифор и его команда еще много часов будут с пристрастием допрашивать Ландерса, выуживая из юнца все до последней детали, благо тот пока согласен разговаривать, и никакой адвокат не посоветовал ему держать рот на замке. Сейчас полицию очень мало волнуют нужды прессы. Кэрри, фотограф из «Фэрфакс», щелкает несколько кадров с Мартином и Гофингом на выходе из участка, внезапно ослепляя их назойливой фотовспышкой. После чего виновато пожимает плечами и делает еще пару снимков. Среди журналистов затесалось несколько местных, но за пределами полицейского участка в городе уже все закрыто, здания медленно отдают накопленное за день тепло в ясное ночное небо.

«Коммерсант» выглядит почти как всегда. Только по ограждению, натянутому от входа к проезду с обратной стороны, можно заподозрить неладное. Гофинг, не колеблясь, приподнимает сигнальную ленту, пролезает сам и придерживает ее для Мартина. В одной руке агента фонарик, в другой – рюкзачок. Мартин, подсвечивая путь телефоном, ведет их по наружной лестнице в темное нутро отеля. Вот и дверь с разбитым стеклом. Под ногами хрустят осколки. Воздух не изменился, сперт и напитан вечерними запахами: пыль, заброшенность и, остаточно, страх. Мартин весь подбирается, волосы на шее снова встают дыбом. Дыши! Не забывай дышать! Он светит экранчиком в коридор, ближе к углу пивной. Ничего не видно, одна темнота.

– Вот сюда, – почти шепчет Мартин, хотя знает, что кроме них в заброшенном здании никого нет.

Он подводит Гофинга к двери запертого номера и, светя ему обоими фонариками, ждет, пока тот ловко вставляет в замок сначала одну отмычку, затем другую и наконец с третьей открывает.

– Дело мастера боится!

Голос агента звонок. Если Мартин напряжен, то Гофинг почти самодоволен.

– Вот, надень! – Он вручает Мартину латексные перчатки и достает из рюкзачка еще одни для себя.

Внутри номера черно, как в могиле, воздух неподвижен и очень сух. От недостатка влаги мумифицировалось все, что было внутри: засушенный волнистый попугайчик на дне клетки, с целыми перьями и открытым клювиком, напоминающий трофеи Хорри Гровнера; недоеденная миска спагетти на журнальном столике, макароны в которой вернулись в изначальное состояние до варки; нарезанный хлеб рядом, превратившийся в хрупкие сухари без единого пятнышка плесени. Цветок в горшке на подоконнике – теперь не более чем голые стебли в кольце побуревших листьев. При свете телефонного экранчика Джек Гофинг кажется Говардом Картером[39], явившимся ограбить усыпальницу Тутанхамона. Мартина не оставляет чувство, что они посягнули на чужое, без спроса войдя во владения мертвеца, будто расхитители гробниц в Долине царей.