Больной прикрыл глаза и задышал глубже. На лбу его выступили капельки пота, а губы задрожали. Подумав, что он собирается заплакать, я потряс его за плечо, пытаясь вернуть к разговору.

– Погоди, Альберт, погоди! Может статься, не все так плохо. Ты устал, вымотался и ранен. Давай-ка отдохни сейчас хорошенько, а после мы обсудим с тобой…

– Ты не понял. Не будет у нас с тобой времени ничего обсудить, так как я вот-вот окочурюсь. Потому не болтай ерунды и не отвлекай меня, если хочешь успеть получить хоть какое-то представление о происходящем.

– А разве это как-то касается меня?

Альберт прищурился и усмехнулся:

– Думаю, да. Причем гораздо больше, чем меня. Я тут, так сказать, лишь для того, чтобы ты не заблудился.

– Вот как? А я-то думал, что отправился в это дурацкое путешествие, чтобы помочь тебе!

– Помочь мне?

– Из твоего письма я понял, что вся эта история тяготит тебя, где бы ты ни был. К тому же, согласись, не каждый день получаешь письма от мертвецов, которые призывают тебя «прийти и узнать» правду. Мне подумалось, что, не нуждайся ты в помощи, то не стал бы писать такие вещи.

Альберт, как мне показалось, задумался.

– Ты прав. Это, должно быть, прозвучало именно так. Но, уверяю тебя, это была не моя идея. Мало того, я должен тебе признаться, что подозревал какой-то подвох в отношении тебя но, мучимый желанием вернуться домой, все же пошел на это. Ну, и для успокоения моей совести мне было обещано, что ты не пострадаешь.

– Чья же это была идея? И что за подвох ты имеешь в виду?

Мой старый друг только вздохнул в ответ и мне показалось, что он прячет глаза. Дыхание же его между тем пришло в норму и боли в раненом боку он, судя по всему, больше не испытывал, что вселяло в меня надежду на то, что он все же поправится.

Я не шевелился, просто ждал. Наконец, когда молчание уже стало тягостным, он произнес:

– Думаю, из клочков информации ты не сумеешь сложить всю мозаику, поэтому стоит, пожалуй, рассказать тебе все с самого начала.

Я ничего не имел против.

«…Когда все это началось, ну, я имею в виду тот случай с тобой и нашей квартирой, о котором ты мне поведал, я, признаюсь, ужасно завидовал. Как же так, думал я, квартира моя, а приключение случилось с ним! Где же справедливость? Мне было стыдно за такие мысли, и я ничего не говорил тебе, но мои попытки повторить твой «фокус» не прекращались. Я, помнится, едва мог дождаться твоего ухода, чтобы тут же продолжить терзать входную дверь, рискуя нарваться на неприятности с бабушкой. Что я только не вытворял! Я пробовал входить в квартиру и ночью, и в полнолуние, и с первыми петухами, с завязанными глазами и приговаривая самолично сочиненные заклинания… Ничего не помогало – зловредная дверь оставалась лишь дверью в мою квартиру, но не в прошлое, такое волшебное и притягательное для меня. Потом я убеждал себя в том, что ты просто-напросто выдумал всю эту историю, желая порисоваться, но тут же понимал, что это лишь слабая, нашептанная неудачами отговорка. В глубине души я был уверен, что ты сказал мне правду – ведь мы никогда не лгали друг другу! – и терзался тем сильнее.

Чего бы я только ни дал за возможность побывать там, где побывал ты, и пережить нечто подобное! Я так громко вопил об этом в своих снах и вел себя столь неразумно, почитая то дикое искажение реальности, которое тебе пришлось испытать, за детскую игру, что просто не мог не стать жертвой своей детской глупости. И вот, через несколько лет, когда желание мое попасть в прошлое уже утратило свою актуальность, голос мой стал грубым, а над верхней губой начала пробиваться пушистая поросль, мучитель мой решил, что время пришло. О, тогда я еще не знал его и даже не подозревал о его существовании, а посему все произошедшее приписал случаю и даже – о Бог мой! – везению, вознаградившему меня за годы ожидания и ревности. Мне не была еще ясна извращенная природа искажения времени, и уж тем более не подозревал я тогда в случившемся чьего-то злого умысла.

Как-то ночью я, вернувшись домой с припозднившихся посиделок в саду Дворца Пионеров и толкнув приоткрытую почему-то входную дверь, прошел на кухню, чтобы съесть чего-нибудь. Понимая, что поведение мое не вызовет восторга у матери, я не пожелал будить ее и потому света включать не стал, полагая, что и в темноте не пройду мимо холодильника.

Оказавшись на кухне, я, к моему удивлению, сразу же наткнулся на какой-то шкаф, которого раньше и в помине не было, и даже занозил ладонь, неосторожно проведя по его поверхности. Опешив, я начал шарить по стене в поисках выключателя и вскоре обнаружил его. Однако это был не наш выключатель: вместо плоской пластмассовой пластинки с кнопкой из стены торчал шершавый полукруг с тумблером, подергав который, мне все же удалось зажечь свет.

Думаю, не стоит тебе описывать детали открывшейся мне картины, – ты ее видел. От осознания свершившегося чуда сердце мое екнуло и забилось быстрее, однако к охватившей меня поначалу радости тут же примешалась тревога. Да, безумная мечта моя сбылась, но что дальше? Кто живет в квартире, выпустит ли коварная дверь меня назад и… не лежит ли в ванной до сих пор труп той женщины, при убийстве которой ты присутствовал?

Ладони мои вспотели, а воротничок начал жать, хотя и был на размер больше, чем нужно. Я боялся обернуться, ожидая увидеть в темноте коридора нечто ужасное, и мерные капли воды, падающие из крана в железную мойку, долбили, казалось, мне в самое сердце. Единственной спасительной мыслью было, что все это сон, я вот-вот проснусь и уж точно никогда более не захочу повторения этого кошмара.

Я заставил себя посмотреть назад. В темноте чуть белела прикрытая дверь в спальню моих родителей, вернее, в ту комнату, которая много позже станет ею. Решившись, я крадущимся шагом подошел к двери и, затаив дыхание, приоткрыл ее, ожидая скрипа. Но его не последовало, и взгляду моему открылось внутреннее убранство комнаты, состоящее, главным образом, из покрывающих пол ковров и двуспальной кровати, – большой, хотя и поменьше той, на которой я сейчас лежу. Присмотревшись, я увидел разбросанные по подушке светлые волосы и уловил нечастое, поверхностное дыхание спящего человека. Больше в комнате никого не было. Я осторожно вышел и прикрыл за собой дверь, радуясь, что не разбудил эту женщину и намереваясь выскользнуть из квартиры, насытившись приключением. Но не тут-то было. Неожиданно я заметил пробивающийся из-под двери в гостиную тусклый дребезжащий свет, и, к моему несчастью, не смог совладать с любопытством. О, чего бы я только не дал, чтобы вернуть тот миг и пройти мимо этой ужасной двери, не открыв ее! Но нет, я уже представил себе изумление и зависть на твоем лице, когда я буду рассказывать тебе о своих похождениях, и сладкое чувство превосходства окрылило меня, заставив потянуть на себя половинку двустворчатой двери.

То, что я там увидел, уже само по себе было неприятным – посреди комнаты на двух табуретах стоял гроб, обитый почему-то не привычным нам красным бархатом, а темно-синей шелковистой тканью. В изголовье гроба горели две наполовину оплавившиеся свечи, освещая помещение тусклым, замогильным светом и бросая причудливые жутковатые тени на мебель, состоявшую из овального стола, нескольких стульев и закрытого черной тканью трельяжа, и иссохшее, заросшее сизой неопрятной бородой восковое лицо покойника. Руки мертвеца были сложены на груди и связаны вместе марлевой ленточкой, а простыня натянута до самого подбородка. В глаза мне бросились его длинные желтые ногти, словно в гротескных фильмах про вампиров, глаза же покойника располагались так глубоко, что мне сначала показалось, будто глазницы и вовсе пусты.