Все шло нормально, Гоша баловался, никто не жаловался. Все были довольны. И вдруг… Нет, Гоша не подсел, просто в один нехороший день оказалось, что «травка» больше не «вставляет». Куришь-куришь — и по нулям. Не стало золотого свечения внутри и вокруг. Он решил, что Жорка впарил ему некачественный товар, и пошел морду бить. А Жорка засмеялся так гадко и сказал, что Гошу поздравить надо: «травку» он уже перерос, вот она и не «вставляет». Надо переходить на следующий уровень.

Гоша перешел на следующий уровень, стал баловаться коксом. Жорик-мажорик авторитетно ему объяснил, что к коксу привыкания нет, разве что психологическое… Ничего, само пройдет. Ты что, не мужик? Справишься. Психология — вообще фигня.

Психология-то, может, и фигня, но кокс стоил куда дороже «травки», тем более качественный кокс без разных там примесей, раздражающих гортань, а Гоше в последнее время ну просто катастрофически не везло ни в карты, ни в рулетку. Он принял солидный аванс от «КапиталГруп», пообещал протолкнуть для них кредит. Все сделал, как обещал, надавил на пахана… а кредит не выдали. Аванс пришлось вернуть, а Гоша уже успел спустить все дочиста. Хорошо, пахан помог. Но до чего же обидно отдавать свои и навсегда!

И тогда они с Борюсиком из комп-группы придумали гениальную схему. То есть вообще-то придумал схему Борюсик, а Гоша только идею подал, но доход решено было поделить по-братски. Борюсик, конечно, жуткий зануда и ботаник, общаться с ним — такое стремалово, что сдохнуть можно на лету, но в компах сечет резко, это Гоша вынужден был признать. Если б не эта крыса Нелюбина, он бы выпутался. А теперь…

А теперь он сидел со скованными за спиной руками и маялся «колумбийским насморком». Зависимость-то, может, и психологическая, но корячит вполне реально. Все тело ломило, суставы выворачивало. Эх, Жорик-мажорик, подсадил на кокс… Тоже мне, друг называется. Господи, до чего ж погано! Нюхнуть бы… До зарезу нужен «приход». Сколько еще сидеть? Почему никто не идет?

Михаил Аверкиевич Холендро вошел в кабинет сына и с порога увидел кокаиновые разводы на столе. Подошел и с размаху ударил несчастного, скорчившегося Гошу по щеке. У него была сильная рука теннисиста.

— Пап, ты чего? — захныкал Гоша. — Мне и так плохо, у меня кумары, мне эти костоломы все почки отбили, а тут ты… Развяжи меня. Сними эти штуки.

— У меня ключа нет, — проговорил Михаил Аверкиевич, задыхаясь от бешенства. — Ты… ты понимаешь, что натворил, убоище?

— Ты сам меня учил.

От возмущения Михаил Аверкиевич не сразу нашелся с ответом. Первую порцию захваченного воздуха пришлось проглотить молча. Не находя слов, он еще раз ударил сына по физиономии открытой ладонью. И еще, и еще раз.

— Я тебя учил воровать активы? — приговаривал Михаил Аверкиевич. — Я тебя учил душить женщину? Я тебя учил кокс нюхать? Отвечай!

Гоша согнулся в три погибели под сыплющимися на него ударами. Наконец Михаил Аверкиевич опомнился и остановился, тяжело дыша. Гоша с трудом разогнутся. По его лицу текли слезы, он хлюпал носом и запрокидывал голову, стараясь глотнуть воздуха ртом.

— Ты меня учил ловить момент, — заговорил он, отдышавшись. — Я и ловил. Мне надо было перекрутиться, я и зареповал кое-что…

— Зареповал? — снова взвился Холендро. — А выкупал бы на что, идиот?

— Мне надо было перекрутиться, — канючил Гоша. — Я задолжал. Да все бы обошлось, если б не эта крыса… Чего она лезла? Кто ее звал?

— Да, я вижу, случай безнадежный, — вздохнул Михаил Аверкиевич.

— Да брось, пап. Ты же сам ее костерил, когда она нам кредит сорвала.

— И поэтому ее надо было убить?

— Да на хрен мне ее убивать? Если б она не полезла, все было бы тип-топ. Кто ж знал, что ее комп к моему подцепится?

— А деньги как собирался вернуть? — уже устало, безнадежно, почти безучастно спросил Михаил Аверкиевич. — Ты кем себя возомнил? Ником Лисоном [11]? Так он срок отмотал. Ты тоже хочешь мотать?

— Да ладно, пап, ничего они нам не сделают, — оправдывался Гоша. — Я их знаю, не захотят шум подымать.

— Нам? — Опять Михаил Аверкиевич задохнулся от возмущения. — Нам? Ты понимаешь, кретин, что мне теперь придется из банка уйти?

— Как уйти? — испугался Гоша. — Ты, это брось. А на что ж мы жить будем?

— На что ты жить будешь, меня больше не волнует. Вот отправлю тебя в Свердловск, к Ройзману, будешь там… от вредных привычек избавляться. А мне придется банку деньги возвращать. И я не смогу больше здесь работать. Как я людям в глаза посмотрю?

Гоша больше не слушал. Слова «Свердловск» и «Ройзман» напугали его до смерти. Он знал, что предприниматель Ройзман создал в Екатеринбурге, который его отец по старой памяти называл Свердловском, фонд «Город без наркотиков» и какой-то стремный центр для наркоманов, где привязывали к койке и практиковали электрошок. Но ведь он, Гоша, не наркоман. Он просто балуется. Он с опаской взглянул на отца. Михаил Аверкиевич присел за стол и, найдя местечко, свободное от разводов белого порошка, что-то писал на листе бумаги.

…В приемную пушечным ядром влетел Альтшулер.

— Доигрались, мать вашу? — Его налитые бешенством глаза уперлись в Веру. Она сидела в расслабленной позе, потягивая шампанское. Бокал красиво поблескивал в ее длинных пальцах. — А это что еще такое?

Степан Григорьевич Маловичко загородил дорогу главному начальнику. Забавное это было зрелище: Альтшулер низенький, Маловичко громадный. Альтшулер в ярости, Маловичко невозмутим. Вера знала, что он ей симпатизирует. Что ж, пусть расскажет, что к чему, а она еще немного передохнет.

— Вера Васильевна без шампанского говорить не может, он ее душил, — спокойно доложил Степан Григорьевич. — Шампанское ей доктор прописал, считайте, это лекарство.

— Ко мне в кабинет, — отрывисто приказал Альтшулер.

Вера встала и, стараясь не покачиваться — лечебные порции алкоголя все же не были гомеопатическими, — прошла в роскошно обставленный кабинет. Маловичко вошел следом, прихватив по дороге бутылку шампанского.

— Что, все уже в курсе? — наступательно осведомился Альтшулер, утверждаясь в начальственном кожаном кресле с высокой спинкой и по привычке закуривая сигару.

— Никак нет, Натан Давыдович, — Маловичко был все так же невозмутим. — Знает Вера Васильевна, четверо моих ребят, но им я доверяю, дежурный сисадмин, ну и Холендро я вызвал. Да, и он сам. Савельев. Все. Я даже менеджеру по рискам решил пока не звонить. Вы его сами вызовете, если сочтете нужным.

— Сколько?

— Пять миллионов семьсот девяносто три тысячи восемьдесят шесть. Долларов, — зачем-то уточнил Маловичко.

— Ясно, что не рублей, — огрызнулся Альтшулер. — Выношу вам благодарность, — повернулся он к Вере. — Извините, что не в приказе, но вы же понимаете… Все должно остаться между нами.