– Ты же собирался рассказывать про Мари! – напоминает ему Роуз, пихая локтем в бок.

– Да, конечно. Прошу прощения. Я знаю, что говорю больше, чем нужно. Теперь к сути. Мой отец – врач, весьма уважаемый врач в этом городке. То, чем он занимается, у вас называется «семейный доктор». То есть у него своя практика. У него были богатые пациенты, которые щедро платили, благодаря чему он, мать и моя младшая сестра Мари жили, ни в чем не нуждаясь. Но с особой любовью он работал в бедных кварталах. Он глубоко сочувствовал этим людям, которым часто было нечем заплатить ему за визит. Поэтому он лечил их бесплатно, а со своих богатых пациентов брал чуть больше, что покрывало расходы.

– У вашего отца характер настоящего Робин Гуда, – вполголоса замечает Элинор.

Марсель слегка пожимает плечами, явно не зная, кто такой Робин Гуд.

– В детстве и подростком я часто после школы ходил с отцом на вызовы к беднякам. Я видел, как тяжело им живется, видел их повседневные заботы. Я также видел, с каким недоверием и презрением к ним относятся богатые, считающие себя выше их во всех отношениях. Жизнь бедняков была каждодневным сражением за пищу, за работу, против болезней, которые всегда маячили на задворках. Никаких выходных, никаких передышек. Сплошная повседневная борьба за выживание.

– Элли, это подвигло Марселя стать социалистом, – вмешивается Роуз.

Элинор цепенеет от ужаса, услышав слово «социалист».

– Продолжайте, – говорит она, непроизвольно стиснув зубы.

Интересно, как бы это воспринял Эдвард – капиталист до мозга костей? Хотя Марсель со своей тактичностью и хорошими манерами совсем не похож на красного революционера.

– Через какое-то время отца пригласили на работу в большую психиатрическую больницу в предместье города. Там были собраны пациенты с различными нарушениями. Одни страдали от депрессии, другие – от истерии. Были люди с задержкой в развитии. Были и эпилептики. Словом, у каждого своя разновидность болезни. Отец проявлял особый интерес к тем, кто страдал припадками, в особенности к детям. В отличие от других врачей он не верил, что припадки вызываются слабоумием, истерией или плохими генами. У него была особая причина интересоваться такими пациентами. Причину эту он хранил в строжайшей тайне. Никто не знал, что Мари – его дочь и моя сестра – с восьмилетнего возраста страдала припадками. Отец по собственному опыту знал, что применяемые методы лечения зачастую не помогают. Часть лекарств вообще относились к разряду совершенно дурацких и вдобавок устаревших. Бромиды обладали ужасными побочными эффектами. И тогда отец занялся всесторонним изучением предмета. Он знакомился с методами, применяемыми в прошлом, а также с новейшими американскими разработками… – Марсель замолкает, чтобы глотнуть вина. – Короче говоря, после нескольких лет изучения и собственных проверок этих теорий отец обнаружил, что припадки, в особенности у детей, могут эффективно излечиваться голоданием. Этот метод сотни, если не тысячи лет применялся для успокоения припадков, хотя механизм действия так и оставался непонятным.

Элинор внимательно смотрит на него, и вдруг внутри ее вспыхивает гнев.

– Вы что же, предлагаете мне уморить дочь голодом?

– Нет, ни в коем случае. Период голодания длится короткое время. Потом, если достаточно упорядочить диету, вся польза, достигнутая голоданием, сохраняется. Отец применил эту методику к лечению Мари, и в течение трех лет у нее не было припадков. К сожалению, потом, когда у сестры началось половое созревание, они вернулись, но голодание и диета сделали их не такими ужасными, как прежде. Сейчас она уже взрослая, по-прежнему соблюдает контролируемую диету, и припадки у нее бывают очень редко.

Элинор удивленно восклицает и приваливается к спинке кресла. То, что Марсель сказал дальше, вызвало у нее внезапную слабость. Марсель продолжает, закинув ногу на ногу:

– Я не испытывал особого интереса к отцовской работе, а когда стал взрослым, то, к великому разочарованию и неудовольствию отца, решил, что мое сердце принадлежит искусству, а не медицине. – Он прижимает руку к груди. – Я художник до глубины души, и научные вопросы не вызывают у меня такого же интереса, как искусство. Отец, конечно же, считает меня неудачником высшего разряда, раз я повернулся спиной к его профессии. Но я убежден, что человеческий дух развивается через искусства, а не через науки. Заботы о здоровье тела я охотно передаю другим. Меня интересует здоровье умов и сердец.

Он ударяет себя в грудь. Голос его звучит все громче. Роуз толкает его в бок, и он замолкает.

– Je suis désolé[12]. Я слишком…

– Увлеченный, – договаривает за него Роуз.

– Страстный, – поправляет он. – Словом, я покинул родной городок и перебрался жить в Париж, но это другая история для другого раза. Историю вашей дочери я узнал совсем недавно. До этого Роуз боялась нарушить семейную договоренность. Но когда она рассказала мне о своей маленькой племяннице и разрушительной болезни, я тут же сообщил ей про Мари и работу моего отца.

– Элли, прости меня, что я рассказала Марселю, – опустив глаза, говорит Роуз. – Знаю, мы условились, что это не должно выходить за рамки семьи. Но, узнав о Мари, решилась нарушить запрет.

Элинор смотрит на сестру и Марселя. Они сидят, крепко взявшись за руки.

– Элли, я считаю, что тебе следует попробовать на Мейбл эту голодную диету. Возможно, она поможет и другим пациентам колонии. Может, тамошние врачи уже знают о ней.

– Роуз, я в растерянности. Все это слишком радикально. Бедняжка Мейбл и так настрадалась. Ей дают сильные дозы двух жутких препаратов, а ее состояние только ухудшается. Идея заставить ее еще и голодать кажется мне бесчеловечной.

– Нет, мадам Хэмилтон, все совсем не так, – возражает Марсель; он вновь размахивает руками, а в голосе звучит та же страстность. – Как я уже говорил, период голодания длится совсем недолго, а прием лекарств прекращается. Я взял на себя смелость и написал пару писем. Сначала – отцу, затем, по его совету, – в американскую клинику, где применяют подобные методы. Это клиника Мэйо. Она очень известная. Может, вы даже слышали о ней? Поэтому мне понадобилось некоторое время, прежде чем я смог все это вам рассказать. Я человек осмотрительный и вначале хотел убедиться в достоверности всех фактов. Отцовские эксперименты с лечением Мари проводились сравнительно давно. За это время в клинике Мэйо постоянно велись исследования, что очень обнадеживает. Появляется все больше авторитетных публикаций на тему лечебного голодания. Открытия американцев подтверждают выводы, к которым пришел мой отец. Оказывается, если ребенка после начального периода голодания держать на строгой, ограничивающей диете, припадки не возвращаются. Я захватил с собой переписку и материалы, присланные мне отцом и клиникой. Там есть данные по результатам недавних исследований. Я подумал, что вам будет интересно взглянуть на них. Разумеется, они изобилуют специальными терминами, но я уверен, что при вашем уме и образованности вы ухватите суть. Если не возражаете, я сейчас достану их из портфеля.