Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После его ухода шелест последних сборов в гримёрке будто стал более досадливым. Я искусывал кожу щёк, лупя взглядом в пол, когда раздался второй голос.
— Так-то я тоже хотел продолжать с вами играть! Было круто! Но вся эта маза со сплетнями и поиском виноватых достала… — одним лишь взглядом я переметнулся на ноющего Дрона, застёгивающего молнию на дорожной сумке.
Он обидчиво надул губы, смотря мне с укором прямо в глаза.
Теперь-то я мог признать спустя полгода и хотя бы перед собой, что ритм-гитарист, похожий на подростка из две тысячи седьмого, играл филигранно. Не знаю, где можно найти такого же.
— Но назад меня не зови! Я ухожу в «Инферно», — перерубил он.
Мой рот невольно открылся, а брови приподнялись, пока я наблюдал, как челкастый покидает гримёрку вслед за своим другом. Гитарист уходил к нашим конкурентам…
К нашим? Серьёзно? Нас больше не существует!
Неужели Дрон думал, что в «Инферно» лучше? Журналист и до Санька, солиста, однажды добрался. У анонима явно были свои засланные проплаченные люди во многих коллективах. Хотя… столько жести, сколько всплыло о нас, не публиковалось больше ни о ком. Может, он был невиновен и уходил на место предателя, вытуренного из группы?.. Чёрт!
Я и за уход Дрона испытывал дикое сожаление. Вздрогнул от хлопка двери, в голос откашлявшись, и невольно попал взглядом на Юргена, сматывающего свои личные кабели в сумку возле чёрного окна.
Ну… Уходи и ты следующий. Чего тянуть?
— Что ты на меня смотришь? Тут без комментариев! — язвительно бросил звукарь, явно поднакопив для меня пару ласковых. — А знаете что? — зашёлся он, оторвавшись от сумки. Распрямился, надвигаясь в сторону меня и Муратова. — Я из-за вас перенёс людей, выслушал столько говна! Ради чего? Чтобы… чтобы Господин, блядь, мог поцеловать тёлку и объявить, что группа распалась? Да чтоб я ещё хоть раз с тобой связался! — его дрожащие пальцы, скрючившиеся в хилый кулак, закончили свой путь прямо у моего окаменевшего лица.
Я выглянул исподлобья поверх кулака в синие от ярости глаза и смолчал.
— Ты придурок, Господин! И не благодари… Больше тебе никто об этом не скажет!
Свежевыкрашенный белобрысый Юрген истерично вернулся к сумке, торопясь пропихнуть поверх своих пожитков провода. Схватился за телефон с загоревшимся экраном и приложил к уху.
— Где, блядь, такси моё? Я опаздываю на рейс в Питер! — он завёлся не на шутку, выплёскивая желчь на звонящего.
Затем, проигнорировав меня и Лёху, подошёл к Андрею, всё это время натирающему салфетками лицо возле зеркала, уныло похлопал его по плечу и устремился на выход.
— Счастливо оставаться!
Я не смог проводить его взглядом. Уставился на Лёшу, уже хронически терзающего нижнюю губу по любому поводу, и перевёл дух. С нами в гримёрке остался только Андрей. Похоже, мне нужно было готовиться и к его прощальной речи…
Басист не очень добросовестно тёр лицо салфетками, оставляя на коже чёрные разводы. С подведёнными глазами и бородкой он был похож на какого-нибудь египетского фараона. Свою басуху зажимал ногами, будто боясь бросить её без присмотра среди чужаков. Я заглядывал в его пустые глаза сквозь отражение в зеркале и с ускоряющимся пульсом ожидал вердикта.
— Ты уходишь? — раздался вдруг привычный бас.
Я поджал рот, наблюдая, как Андрей медленно и злобно обернулся к Лёше.
— Издеваешься? Молчал бы лучше!
Басист продолжил хреново мыть лицо, вернувшись к отражению.
Я мог понять, почему парни рычали на Муратова. Но от Андрея, участвующего в нашем заговоре, это было сродни предательству.
— Эй, говори со мной. Он-то что тебе сделал? — его рука замерла у щеки.
Салфетка отправилась на тумбочку, а потерявший терпение басист вскочил со стула.
— Мне? Ничего… Не понимаю, чтоонсделал для тебя, что ты возвёл его в разряд лучших друзей! Притворился известным за деньги?
Ни хрена себе… Мы с Муратовым оба поднялись с дивана.
— Я всего лишь уверен, что он не предатель! Этого достаточно, чтобы я нормально к нему относился!
— А я? Я, по-твоему, предатель?! Во мне уверенности нет?! Этояс тобой эту группу собирал! Яс тобой переживал её падение и искал способ подняться! Но ты даже не спросил, хотят ли парни расходиться! Хочу ли этого я?!
Каждым словом Андрюха будто заколачивал болты в мои перепонки. Воззывал к утраченному доверию и будто бы даже успешно.
— У тебя есть подозрения, кто это делал? — холодно возник Лёша.
— Точно не эти люди! — взревел Андрей. — Не я! Не ты! Не Господин! Никто из нас! Я не знаю, кто это делает!
Он надрывался до вздувшихся на висках вен, и я поверил. Стыдливо свёл брови, стиснул зубы, выслушивая мужскую истерику, к которой я его сподвиг.
Значит, не басист нас сливал. Но с таким простодушным подходом, как у него, можно было продолжать играть бок о бок с крысой! Не он предатель, так кто-то другой…
— Андрей… оставайся, — проронил я, испытав прилив облегчения. — Тебе мы рады, правда. Оставайся, дружище.
Я протянул ему руку, ожидая, что басист её пожмёт.
Мне предстояло продюсировать два альбома: для Муратова и Евы, а от его помощи я бы не отказался.
Андрей внимательно рассмотрел мою ладонь и поднял уже совсем недобрый чёрный взгляд, не предвещающий ничего хорошего.
— Нет! — вдруг выпалил басист. — Хочешь, чтобы я писал партии для девчонки?.. Я никогда не забуду, как ты предал нас ради… ради какой-то певички из бара! Ради эскортницы, с которой спишь! Как ты вообще позволил ей себя охмурить, грёбаный ты Господин?! Если бы я знал, что всё так обернётся, никогда бы не повёл тебя в «Подвал»!
На мгновение его слова прогремели в моей погорячевшей голове. Лицо онемело, но ладони сомкнулись в кулаки, чтобы измарать морду басиста в фарш.
Я ожесточённо двинулся в сторону тут же обделавшегося басиста, как вдруг ощутил, что чужие руки придавили мои к торсу мёртвой хваткой.
— Сука, Ваня! Пусти меня! — я завился в его долбанных объятиях, словно уж, с горечью наблюдая сбегающего из гримёрки Андрея. — Пусти! Я порву эту крысу!..
Часть 3. Глава 56. Правда
Я никогда не забуду, как ты предал нас ради какой-то певички из бара! Ради эскортницы, с которой спишь!
М-да. Я выдохнул серый дым, растворяющийся в воздухе между крупных хлопьев. С незастеклённого балкона открывался вид на один из спальных районов Москвы. На подоконниках осаждался налёт снега, а где-то внизу дворовая