Глаза Лёши оказались покрасневшими. Твою мать.

— Ты о чём?

57. Ничтожество

Страшась остановить взгляд на белках, покрывшихся сетью сосудов, я уткнулся в каменную плитку под ногами. На уличном холоде дрожащее дыхание, вырывающееся с паром на балкон, спрятать от внимания Муратова оказалось невозможно.

У него появилась совсем другая жизнь. Лёха стал известен, обзавёлся деньгами и фанатской любовью. Позади у него тур с крутейшей группой, славу которой, в том числе, сделала фамилия Вани… то есть его новая фамилия, а впереди — сольная карьера. Друг — известнейший продюсер Савицкий Лёня, помог с жильём в Москве, пишет ему альбом. Лёша играет на лучших гитарах, как дорогой коньяк, выдержанных временем и двумя турами по всей России. Лёша мог бы пить и пресловутый хеннесси на завтрак, если только захотел.

А сам он хотел лишь одного. И я, к сожалению, не догадывался… Я с омерзением перед собственной развитой фантазией знал, что это было.

— Мне надо тебе кое-что рассказать.

Невольно возник в памяти наш с ним разговор в Екатеринбурге: «Я постараюсь стать для тебя лучшим другом».

У тебя получилось, парень. Только из меня друг вышел отвратительный.

— Мы с Виолеттой действительно жили вместе, — когда я хрипло начал, Лёха сморщился, явно с трудом справляясь с этой повторяющейся, как и почти год назад, новостью. Сидеть на улице стало совсем холодно, но нужно было поговорить наедине. — Не как пара. Просто… Вилка меня пожалела и пустила пожить.

Лёша поднял на меня безжизненный взгляд, не соображая, что это меняет.

Держись, Муратов. Сейчас будет идиотская предыстория… Я постараюсь быстро.

— Я тогда из дома ушёл. Без денег. В сумке — зубная щётка и пара трусов. Где-то неделю ночевал у Вани, но его мамка быстро сдала меня моей. Нужно было срочно устраиваться на работу и искать съёмное жильё… — омерзительные воспоминания. У меня по спине прошёлся холод, совсем не уличный. — И я даже на кафедре спрашивал, есть ли какие-то вакансии. Столкнулся впервые с Вилкой. Мы с ней почти ровесники, я и понял-то не сразу, что она преподша. Она только начинала обучать студентов, была такая простодушная, зелёная, хоть и притворялась строгой. Спросила, что случилось, и предложила пожить у неё. Я соврал, лишь бы не вдаваться в подробности, а она меня поддержала. Сказала, что ей тоже поначалу было трудно в новом городе, родителей расстраивать не хотела. Ну вот… Пару месяцев я у неё жил, пока копил на залог. Она просто меня пожалела.

Муратов равнодушно следил за моим замёрзшим, едва шевелящимся ртом и смирно выслушивал.

— Оказалось, Вилка и зачёт у меня должна была принимать. Как только пятёрку поставила, я её номер заблокировал, — возвращаясь в события прошлого, я прикусил губу, тревожно сдирая с неё зубами слой кожи.

Ну, скажи уже хоть что-нибудь!

— Значит… ты ей воспользовался? — уныло произнёс Лёша.

— Ты про секс? Нет! Мы не спали никогда, — смотреть на замученное лицо Муратова, озвучивая правду после стольких месяцев его неведения, было нелегко. — Я тогда только с девушкой расстался… ни о ком думать не мог.

О чём речь? Я не целовал ни одну девку с того момента!

Пока не появилась Никольская.

Муратов явно не осознавал последние мои слова, зомбировано наблюдая за чужими окнами в доме напротив.

— Слышишь, Лёх? — я был убеждён, что от этого ему станет резко легче. Но, похоже, нет. Он продолжал игнорировать мои неумелые признания, которые я выуживал из себя через силу. — У нас ничего с Виолеттой не было. Я… я пожил у неё и свалил, как только появилась возможность.

Эй, очнись! Пожалуйста…

Он громко сглотнул. На балконе засвистел ветер.

— Чтобы вспоминать человека годами, необязательно иметь физическую близость, — раздался, наконец, отрешённый бас.

Ого! Я настолько засрал ему впечатления о Вете, что он был не в состоянии уразуметь!

— Да зачем ей обо мне вспоминать?! — несдержанно наехал я на вздрогнувшего Муратова.

Но тут же понял… Дело было не просто в прошлых отношениях. Я так всё перевернул, что Лёха верил: Виолетта искала в нём меня.

Какая же херня!

— Может, я ей и нравился тогда! Сочувствовала мне Вилка! Как не сочувствовать человеку, которого вытаскиваешь из дерьма? Но мне дела до неё не было! Я грезил жильё найти, поднакопить и съебаться в Москву! Ты вообще знаешь, почему я её заблокировал? Она мне такие гневные сообщения писала! Думаю, ты столько слов матерных не знаешь… Не стала бы Вилка жалеть о таком говнюке, как я! Не было у нас с ней никаких пирожков! — выпалил я, чувствуя, как изнутри горю от жара, а снаружи — от обжигающего мороза. — Дурацких прозвищ — тоже! Никогда не звала она меня «Башкой»! А Вилкой её стали обзывать, когда ещё она в лабораториях в главном старые розетки перебрала вместо техника! Неужели ты не знаешь? Спроси кого угодно из универа!.. Что там ещё я тебе наплёл?

Его привычно тусклый взгляд плавно переменился. Выражение раскрасневшегося вечно застывшего лица принялось смягчаться прямо на глазах. И вот. Муратов вдруг стал похож на того, кто только-только спустился с трапа самолёта год назад, чтобы отправиться в тур с не распавшимися Death Breath. Что-то едва уловимое в его застывших зрачках выдавало в Лёше невыразимое отрезвление.

— Есенина я со школы ненавижу! Не стал бы я читать Вилке стихи! Чужие?! — надеюсь, он меня извинит за ненарочный стёб. — Всё это я подглядел в вашей переписке! Да, и на столе том, в актовом, мы не трахались на прощание, клянусь! И… и звонили мне из деканата! Помнишь, я показал тебе журнал звонков? В тот день мне звонил декан сразу следом после неё. Я бы даже не запомнил этот момент, прошёл почти год… Но я всего лишь использовал это в кон против тебя, чтобы сделать больнее… С Виолеттой мы друг другу чужие люди! А ты… ты мне стал… другом. Я больше не могу смотреть, как ты убиваешься, Лёх!

Я забрасывал его аргументами и рассчитывал, что с каждой фразой Муратову будет всё легче воспрять из апатии, в которую я его привёл. Но в одно мгновение стало заметно, как распалившаяся в его глазах надежда сменилась новым витком разочарования.

— Зачем? Зачем ты соврал? — еле выговорил он.

— Я не стал бы соваться, если ты не водился с Никольской!

Но я бы… никогда и не решился встречаться с Евой, если не довелось увидеть, как я её теряю.

Мне было стыдно перед Лёшей. Но ничего не изменить…