петь под гитару, а потом, в самый разгар праздника, похитит ее и на лодке свезет в Платаформу…»

Певец прославляет имя Педро, выступившего за права чернокожих бразильцев:

«На сцену вышел, презрев все нормы и правила, юный, отважный и талантливый Каэтано Жил: он пел под гитару свои песенки о жизни, любви и надежде, сочинял самбы и модиньи. Вот его творение: «Утверждать Аршанжо смеет: / Нынче негр читать умеет! / Чернокожий! / Было ж сказано когда-то / Что диплома у мулата / Быть не может! / Но Аршанжо заявляет: / И метис теперь читает. / Вот напасти! / В наказанье за отвагу / Засадить его в тюрягу! / Где же власти?! / Что же смотрит полицейский? / Ясен умысел злодейский! / Это

смута! / Покарать за оскорбленье, / За такое поношенье / Нужно круто!» На празднике в честь вручения диплома Тадеу:

«Лидио Корро берет флейту, передает Педро Аршанжо гитару, танцоры становятся в круг, начинается самба. Где вы, Кирси и Доротея, Ризолета и Делэ? Сабина дос Анжос перебралась в Рио-де-Жанейро, к сыну, он у нее моряк. Ивона вышла замуж за шкипера парусника, живет в Муритибо. А здесь — лишь юные невесты, которые напрасно пожирают глазами новоиспеченного доктора Тадеу».

Педро и его ближайший друг в старости:

«В «Лавке чудес» и на улице, в веселых домах и меблированных комнатах кумовья смеялись и пели в кругу молодых женщин на танцевальных вечерах и пасторилах, на праздниках и пирушках; с ними по-прежнему были гитара и флейта, Розы — не было. Как бы ни ублажали Лидио, тоска его не исчезала: кто обладал Розой, никогда не сможет ее забыть, заменить другой. А для Педро Аршанжо любовная тоска началась много раньше. «Не знаешь ты, милый мой кум Лидио, чем я заплатил за то, чтобы сохранить твою дружбу».

Неудачная попытка Педро устроиться на работу в гимназию:

«Надзирателем в гимназии Педро Аршанжо проработал одни сутки: ему показалось, что воспитанники интерната — узники, оторванные от семьи и лишенные улицы, жертвы строгой дисциплины, вечно голодные и тоскующие по свободе. В свое первое и последнее дежурство он организовал с мальчишками импровизированный литературно-музыкальный вечер: стихи и кавакиньо. Они пропели бы до утра, если бы директор гимназии, срочно вызванный из дома, не положил конец “этому немыслимому безобразию”».

Несколько строк из последней записки профессора о Педро Аршанжо:

«Мулат, бедняк, самоучка. Еще мальчиком нанялся юнгой на грузовое судно. Несколько лет прожил в Рио-де-Жанейро. По возвращении в Байю работал наборщиком в типографии, преподавал в начальной школе, затем поступил на медицинский факультет на должность педеля и проработал там около тридцати лет; был уволен после выхода в свет одной из его книг, навлекшей на него гонения. Музыкант-любитель, игравший на кавакиньо и шестиструнной гитаре. Участвовал в народных праздниках и обрядовых действах. Женат не был, ему приписывают множество любовных связей, в том числе с некоей прекрасной скандинавкой, то ли шведкой, то ли финкой, точных сведений нет».

Нетрудно убедиться, что Педро Аршанжо, борец против дискриминации негров и индейцев в Бразилии, не расставался с гитарой до последних дней жизни.

Герой рассказа «Чудо в Пираньясе» вел жизнь свободного художника, и это ему неплохо удавалось. «На просторах сертанов Байи и Сержипи, где обычно бродил Убалдо со своим чемоданчиком, гармоникой и гитарой, все его знали и любили. За ним приходили издалека, чтобы пригласить на крестины, свадьбу или велорио: никто лучше него не мог придумать здравицу в честь новобрачных или рассказать историю на ночном бдении, которая заставила бы плакать или смеяться даже покойника».

Вопреки расхожему мнению, что будто бы искусством сыт не будешь, этот бродячий поэт и музыкант жил припеваючи. «Убалдо Кападосио содержал три семьи продажей своих книжек, гармоникой и гитарой, голосом с хрипотцой и стихами, плохими или хорошими — неважно, главное, поэзия кормила трех жен (все незаконные) и девятерых детей, трое из которых — приемные… Кападосио был богат талантами и детьми — девятью, как уже было сказано, но только шесть его собственные: трое у Ромилды и трое у Валделиси. Еще троих он усыновил. Самый старший достался ему вместе с Ромилдой, когда мулатка решила бросить своего мужа, торговца из Аракажу, и следовать за пением волшебницы-гитары одинокого и печального трубадура».

А вот Розалво, персонаж рассказа «Иеманжа, богиня пяти имен», плохо жил и плохо кончил. Его любовница Роза Палмейрао, от имени которой ведется повествование, вспоминает: «Она тогда сама была почти ребенком, любовь не считается с возрастом. Старуха мать прокляла ее тогда, и так она и отправилась по свету. Он был бродяга, хорошо играл на гитаре, его возили бесплатно на шхунах и кораблях, и музыка его оживляла не один праздник во многих городах побережья. Роза Палмейрао очень сильно его любила, и было ей всего лишь пятнадцать лет, когда она с ним познакомилась. Она с ним и голодала, ибо денег у него никогда не водилось, и терпела от него побои, когда он напивался, и даже прощала ему похождения с другими женщинами. Но когда она узнала, что ребенок родился мертвым из-за того, что он, Розалво, нарочно дал ей тогда это горькое питье, что он не хотел, чтоб дитя родилось живым, тогда она переменилась сразу и навсегда. Тогда она стала Розой Палмейрао с кинжалом на груди и ножом за поясом и ушла, оставив любимого мертвым подле его гитары. Все было в нем ложью — и его песни, и его взгляды, и его мягкая манера говорить».

Эти два литературных персонажа Амаду, несмотря на искреннюю привязанность их к гитаре, являются несомненными антиподами.

Роман «Бескрайние земли» повествует о тяжелой жизни поденщиков на плантациях какао в Бразилии. Время от времени на его страницах появляется гитара, однако напев ее, как правило, грустный. «Была мягкая лирическая ночь. Полоска лунного света, падающая на камни мостовой, звезды, виднеющиеся через открытые двери, далекие звуки гитары, аккомпанирующей женщине, которая монотонно и печально напевала какую-то песенку о потерянной далекой любви — вся эта поэзия ночи доносилась и до грязного прилавка таверны».

Приведем еще одну картину:

«Откуда в безлунной ночи доносятся звуки гитары? Это грустная песня, тоскливая мелодия, в ней поется о смерти. Синьо Бадаро никогда особенно не вслушивался в печальную мелодию и слова песен, распевавшихся в краю какао работниками — неграми, мулатами и белыми. Но сейчас, проезжая по дороге на своем вороном коне, он почувствовал, что эта музыка проникает ему в душу… Музыка доносилась, наверное, с плантации, из какой-нибудь хижины, затерявшейся среди деревьев какао. Пел мужчина. Синьо не понимал, чего ради