работавшие не покладая рук под неусыпным, тревожным оком Бойера, собрали все нужные составляющие для синтеза соматостатина. Фрагменты гена выстроили и в составе плазмиды внедрили в бактериальные клетки. Трансформированные бактерии росли, множились и были готовы производить белок. В июне Бойер и Суонсон прилетели в Лос-Анджелес, чтобы увидеть финальный акт своими глазами. Утром команда собралась в лаборатории Риггса. Ученые склонились над детектором, который должен был уловить молекулы соматостатина в бактериях. Счетчик мигнул и погас. Тишина. Ни малейшего следа белка.

Суонсон был раздавлен. На следующее утро неотложка увезла его в больницу с острым расстройством желудка. Тем временем ученые в поисках недочетов тщательно просматривали план эксперимента, утешая себя кофе и пончиками. Бойер, работавший с бактериями десятки лет, знал, что эти организмы способны переваривать собственные белки. Быть может, соматостатин разрушила сама бактерия – в последней попытке избежать закабаления генетиками? В качестве решения Бойер предложил добавить в общую копилку трюков еще один: прицепить ген гормона к другому бактериальному гену, чтобы получить сшитый, гибридный белок, от которого уже потом отрезать соматостатин. Это было генетическое мошенничество: бактерия подумает, что делает собственный белок, а на самом деле (контрабандой) секретирует человеческий.

Еще три месяца ушло на то, чтобы собрать генетического троянского коня, в котором за бактериальным геном прятался соматостатиновый. В августе 1977 года все вновь собрались в лаборатории Риггса. Суонсон нервно взглянул на мигнувшие экранчики и сразу отвернулся. Вновь послышалось фоновое потрескивание детектора белков. Как вспоминал Итакура, они «сделали десять или пятнадцать проб. Затем посмотрели на распечатку данных радиоиммунного анализа, и она совершенно четко показала, что ген экспрессировался». Итакура повернулся к Суонсону: «Соматостатин есть».

Ученые Genentech с трудом уняли восторг от удачи с соматостатином. Один вечер – один новый человеческий белок; к следующему утру команда уже была готова атаковать инсулин. Инсулиновая гонка отличалась жестокой конкуренцией, подогреваемой изобилием слухов. Команда Гилберта якобы уже клонировала природный, то есть добытый из клеток, ген человеческого инсулина и была готова производить гормон ведрами. Или соперники из КУСФ будто бы получили несколько микрограммов белка и уже планировали вводить его пациентам. Возможно, соматостатин отвлек-таки команду от главного. В какой-то момент Суонсон и Бойер с горестью подумали, что на развилке выбрали неверный путь, и теперь в гонке за инсулином им суждено быть догоняющими. Суонсон, не отличавшийся крепостью желудка и в лучшие времена, очутился на грани нового приступа тревоги и несварения.

По иронии судьбы именно Асиломарская конференция, которую Бойер столь громогласно порицал, пришла на помощь их команде. Как и большинство университетских лабораторий с госфинансированием, гарвардская лаборатория Гилберта в работе с рекомбинантной ДНК была связана асиломарскими ограничениями. Ограничения оказались для Гилберта особенно жесткими, потому что он пытался изолировать «натуральный», природный человеческий ген и клонировать его в бактериальных клетках. А Риггс и Итакура решили, не отступая от соматостатиновой стратегии, химически синтезировать ген инсулина, выстроить его с нуля нуклеотид за нуклеотидом. Синтетический ген – фрагмент ДНК, созданный чисто как химикат, – попадал в серую зону асиломарской градации и мог использоваться относительно свободно. К тому же Genentech как компания с частным финансированием не обязана была следовать федеральным рекомендациям[696]. Сочетание этих факторов дало компании решающее преимущество. Как вспоминал один из ее сотрудников, «Гилберт изо дня в день таскался[697] через воздушный шлюз и окунал ботинки в формальдегид по пути в бокс, где обязан был проводить свои эксперименты. Мы же в Genentech просто синтезировали ДНК и засовывали ее в бактерии, и ничего не нужно было приводить в соответствие с рекомендациями Национальных институтов здоровья». В мире постасиломарской генетики «природность» становилась помехой.

«Офисом» Genentech все еще была знаменитая каморка в Сан-Франциско, и дальше так продолжаться не могло. Суонсон начал прочесывать город в поисках подходящего места для лаборатории своей новоиспеченной компании. Весной 1978-го, прочесав район залива вдоль и поперек, он такое место наконец нашел. На рыжевато-коричневом, выжженном солнцем склоне холма, в нескольких километрах к югу от Сан-Франциско растянулся «Индустриальный город» – правда, это место едва ли можно было назвать индустриальным, и уж никак не городом. Лаборатория Genentech разместилась почти на 1000 квадратных метров складского помещения в строении 460 по бульвару Пойнт-Сан-Бруно[698]. Строение окружали силосные башни, свалки и ангары аэропорта. В дальней части склада хранил свой товар дистрибьютор порно. «Войдя через заднюю дверь Genentech[699], вы проходили мимо всех этих кассет на полках», – писал один из новых сотрудников. Бойер нанял еще нескольких ученых – некоторые из них только-только закончили учиться – и принялся устанавливать оборудование. Первым делом соорудили стены, разделившие огромное общее пространство на помещения. Импровизированную лабораторию отгородили черным брезентом, натянутым до самой крыши. Высококлассный пивоваренный чан – первый биореактор, предназначенный для выращивания галлонов микробной биомассы, – привезли в том же году. Дэвид Гёддел, третий нанятый сотрудник, расхаживал по складу в кроссовках и черной футболке с надписью «Клонируй или умри».

Но человеческого инсулина у них пока даже на горизонте не было. Суонсон узнал, что Гилберт тем временем встал на тропу войны – буквально. Сытый по горло ограничениями по рекомбинантным ДНК в Гарварде (на кембриджских улицах молодежь с плакатами протестовала против молекулярного клонирования), Гилберт заполучил доступ в военную биолабораторию с высоким уровнем защиты в Англии и отправил туда своих лучших специалистов. Правила работы на военном объекте были строгими до абсурда. «Полная смена одежды, душ[700] при входе, душ при выходе – и противогазы всегда под рукой, чтобы при сигнале тревоги можно было стерилизовать лабораторию целиком», – вспоминал Гилберт. Конкурирующая команда из КУСФ, в свою очередь, отправила студента в фармацевтическую лабораторию в Страсбурге, надеясь создать инсулин на отлично приспособленных для такого французских мощностях.

Команда Гилберта балансировала на грани успеха. Летом 1978-го Бойер узнал, что Гилберт[701] собирается объявить об успешном выделении гена человеческого инсулина. Суонсон готовился к своему третьему срыву. Но тут, к его глубочайшему облегчению, выяснилось, что Гилберт клонировал не человеческий ген, а крысиный: грызун как-то умудрился загрязнить своими молекулами тщательно простерилизованное оборудование. Клонирование генов дало возможность преодолеть барьер между видами, но вместе с тем и риск подменить ген одного вида геном другого в биохимической реакции.

Работа Гилберта в Англии и ошибочное клонирование гена крысиного инсулина создали крошечную временную фору, благодаря которой Genentech вырвалась вперед. Это был почти классический сюжет – академический Голиаф против фармацевтического Давида: один – неповоротливый, могучий и ограниченный своими же габаритами; второй – ловкий, быстрый и искусно лавирующий между правилами. К