– Даже не знаю, что и сказать, – пробубнил Рудницкий. – Я могу как-то отблагодарить?

– Она не ждет благодарности, – ответил Черский. – Однако есть одно, про что я хочу, чтобы вы помнили: если вы станете друг против друга с Сашкой, это разобьет ей сердце.

Рудницкий кивнул, в этот раз в голосе Черского не было даже следа веселости.

– Я постараюсь, чтобы до этого не дошло, – пообещал он.

Воздух на улице пах дымом из дымоходов, а мостовая укрылась слоем недавно выпавшего снега. За несколько часов обувь пешеходов и колеса карет превратят его в болото, однако сейчас он скрывал все недостатки, словно пушистый белый ковер. Только присутствующие люди Анквича напоминали о реальности. И угрозе.

– Домой? – спросил мечник.

– Нет, возвращаемся к Шубанскому, купим этот чертов дворец.

На лице Анквича не дрогнула ни одна мышца, но алхимик прочитал в его глазах одобрение, смешанное с весельем.

– Самое время утереть нос этому торгашу, – сказал он. – И парочке других типчиков, включая господина Марковского.

«Только бы я справился, – устало подумал Рудницкий. – Только бы справился».

* * *

Из утреннего сна его вырвал грохот посуды – Оконёва убирала соседнюю с его спальней кухню. До появления Анастасии Рудницкий жил на втором этаже, а дополнительная комната на первом служила гостевой, однако пришлось отдать лучшую комнату даме. Алхимик накрыл голову подушкой, но грохот не переставал, судя по звуку, на пол упал противень для выпечки. Несколько раз и с высоты… Рудницкий выругался под нос. Оконёва могла убирать тихо, но сегодня, неизвестно по какой причине, она решила его разбудить.

Рудницкий откинул одеяло и сел, отчаянно зевая. Вчера, как и всю неделю, он до поздней ночи следил за ремонтом дворца, чтобы как можно быстрей запустить отель. Он посмотрел на часы – почти девять. Снова выругался и потянулся за халатом, потому что уборщица не терпела работодателя в неглиже. Легче было надеть что-то, чем потом месяц выслушивать при каждом удобном случае жалобы Оконёвой.

Рудницкий направился на кухню и замер на пороге: Оконёва барабанила ложкой по кастрюле, одновременно читая новый номер «Утреннего курьера».

– Я уже встал! – сказал алхимик.

– Кто рано встает, тому бог дает, – ответила женщина. – И я, ето, хотела знать, чё пишут, то правда?

– Что конкретно?

– А ето! – Она указала на валяющиеся на столе газеты.

Рудницкий просмотрел несколько заголовков статей, среди которых были как польские, так и русскоязычные газеты.

– Кто это все принес?

– Госпожа Анастасия, кто ж ще! – фыркнула женщина. – С самого утра, а потом поехала невядомо куда-та! Сказала, чё бы прочитали.

– А вам тоже порекомендовала почитать? – злорадно спросил алхимик.

– Ничё мне не рекмендовала, я сама!

– Вижу…

«Польский алхимик в немилости!», «Неужели великий магистр варшавской гильдии защищает террористов из ПСП?», «Почему помиловали убийц генерала Скалона?», «Рудницкий спас Москву и Петербург?», «Доктор Рудницкий вылечил цесаревича?» – кричали заголовки. Алхимик тяжело вздохнул. Консервативные российские газеты не оставили на нем живого места, обозвав его «польским аптекарем-деревенщиной», подчеркивая, что при дворе он стал персоной нон-грата. Либеральные были осторожней и указали на его предполагаемые заслуги с улучшением ситуации в Москве и Петербурге. А бульварная пресса типа столичного «Буревестника», в свою очередь, занялись его медицинскими успехами, с удовлетворением отмечая факт спасения наследника престола в отсутствие Распутина. А польские газеты обращали внимание на убийство Скалона и помилование убийц.

– Это правда, что пишут, – признал алхимик. – Я действительно в немилости. Оскорбил императрицу.

– Значит, лекарства не того, не подеяли? – с подозрением спросила она.

– Подействовали, но я не захотел стать придворным лекарем царской семьи.

– Я тож не хотела б там убирать, – заявила она. – У этих ихних дворцах. Ето вопрос той… ну народной гордости.

– Вы снова начитались пропагандисткой литературы?

– Только листовки, – сказала женщина. – Не пропаганду. Наши, пээспэпские. И хорошо, чё вы помогли мальчикам. Иначе уже висели б.

– Я помог и россиянам, – заметил Рудницкий.

– И чё! – Она махнула рукой. – Русские тож люди, хотя и еретики.

– В таком случае я не понимаю, в чем проблема? – возмутился Рудницкий.

– В кружке.

– В каком, к черту, кружке?! Я думал, вы хотите уволиться. Из-за угроз.

– Нашом, книжном, в Зелёнце. Никогда в жизни! Я сойду с этой лодки последней, – с патетикой заявила она. – А царских палачей я не боюсь.

Алхимик помассировал виски, у него начиналась головная боль.

– По очереди, прошу, – попросил он. – И медленно. У вас читательский кружок в Зелёнце?

– Ну!

– Я в него не запишусь! – предупредил он. – Ни за что!

– Так я не про то! Он только для наших из деревни.

– Хвала небесам.

– Только будуть меня спрашивать об ентом разном, мы ж и о газетах говорим, поентому я хочу знать, чё правда, а чё нет. Я ж им скажу, что вы хороший. А не сортр… сортрудничаете с русскими.

– Я так понимаю, что вы выставите мне свидетельство моральности? Бог судья! А что с той лодкой?

– Ето только меамфора, – объяснила женщина с легким замешательством.

– Метафора? – сообразил Рудницкий. – Мы принялись за морскую литературу?

– Каку таку морскую? Не! Я читаю про корабль, этот Титан. Нет! «Титаник»!

– Надеюсь, это не примета, – буркнул под нос Рудницкий.

– Чё значит? – забеспокоилась женщина. – Несчастье како?

– «Титаник» затонул, – сухо проинформировал алхимик.

– Совсем и со всеми?

– Совсем, хотя некоторые спаслись.

– А господин Леонардо?

– Что за Леонардо?

– Чудной красоты пассажир, – мечтательно сказала Оконёва. – Бледный с волнистыми волосами.

– Я уверен, что он спасся, – заверил Рудницкий. – Таких авторы не убивают, совсем другое дело, горбатого толстяка. А сейчас возвращайтесь к уборке.

– Та уж пойду.

Рудницкий махнул рукой и вернулся в спальню. Он предпочитал, чтобы Оконёва не слышала его разговоров: еще вчера его пригласили в замок. Капитан Алексеев, правда, не подчеркнул, когда именно он должен появиться у Драгунова, но лучше было бы не дразнить нового генерал-губернатора. Врагов Рудницкому и так хватало.

Алхимик подошел к телефону, поднял трубку и попросил соединить с канцелярией Драгунова.