Больше он никогда к Анхен не приезжал и, что случилось с Аграфеной, не интересовался.

«Почему не донесли, что тяжелая была?» – мелькнула у него мысль. И тут же угасла. Кому было дело до дворовой девки? За Анхен смотрели и докладывали, а за челядью хозяева смотреть должны.

Глава 31. Петр встречается с возможным потомком

На следующий день, когда Егор зашел к нему утром помочь одеться, спросил:

– Письмо, что ты это… В общем, сыщи, кто передал.

– Что, действительно потомок, Петр Алексеевич? – обрадованно спросил Егор.

– Ты словами-то не бросайся! – одернул его Петр. – Сказал же. Не было у меня потомков!

Он махнул рукой в сторону письменного стола, где его рукой был написан адрес и телефон написавшего письмо.

– Поглядеть хочу. Домой к нему поедем. Да токмо ты не упреждай о том, а то начнут мыть да скоблить. Узнай токмо, когда дома будет, скажи: один заедешь, без меня.

Егор, позвонив Павлу, услышал взволнованный голос.

– Петр Алексеевич, прочитав ваше письмо, захотел с вами встретиться.

– Я очень рад. Я мечтал об этом.

– Предварительно мне поручено заехать к вам и посмотреть документы, о которых вы говорите в письме.

– Да, пожалуйста. Конечно, приезжайте.

Павел, правда, несколько опешил, когда Егор сказал ему:

– Никуда не уходите, сейчас подъеду.

Егор представил себе, как он, осмотрев свое жилище, судорожно соображает, где убрать и что приготовить.

– Ну что, договорился? – спросил его Петр.

– Да, Петр Алексеевич. Ждет.

– Ну, поехали, что мешкать.

Павел жил в Богородском, что рядом с Преображенкой. Подошли к блочному дому. Войдя в подъезд, щедро сдобренный написанными на стенах матерными словами, Петр не сдержал раздражения:

– Кто чем память о себе оставляет! Умный делами, дурак – матюгами!

По лестнице спускалась уборщица с ведром моющего средства, в резиновых перчатках.

– Полы трете, а со стен погань вам язык показывает! – упрекнул ее Петр.

– Ой, и не говорите! – вытерла она пот со лба тыльной стороной перчатки. – Мыла-мыла эти стены проклятые, и все без толку! И кто пишет все это, не знаю! Такая, видимо, злоба в людях сидит, что только мат наружу просится! Думала, дети балуются, да только смотрите, на какой высоте написано, я еле достаю.

– В мое время я и мату был бы рад, токмо чтоб сами писали. А то и подписаться не умели, кресты заместо имен ставили.

Женщина удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Павел дверь им открыл сразу же, после первого звонка. Увидев Петра, он страшно смутился и стал оправдываться, что не был готов к такому визиту.

– Знаю, того не желал, потому и приехал, не сказав, – успокоил его оживший царь.

Павел пригласил пройти в большую комнату. Пропуская их вперед, ногой старался закрыть дверь в другую комнату, куда в спешке накидал вещи, наводя порядок.

– Один здесь живешь? – спросил Петр, обойдя диван и сев на стул около стола.

– С матерью и сестрой, – объяснил Павел. – Надо бы уже одному жить, да они просят не уходить. Я у них один мужчина в семье.

– Работаешь? По какой части?

– Я студент. Учусь в МГУ. Архитектор. Компьютерный, – пояснил он. – Ну и, конечно же, подрабатываю. Этим летом на нефтедобыче работал, прошлым – на рыболовецком судне на сезон подрядился, только про то и вспоминать не хочу. Среди года я на стройке работаю. Только там найти работу тяжело. Гастарбайтеры все места занимают.

Петр посмотрел на Егора, как всегда делал, когда чего-то не понимал.

– Приезжие из других республик, Петр Алексеевич.

– Вот-вот, – горячо закивал Павел. – И хозяева строек их предпочитают, хоть у них никакой квалификации, и по- русски они еле-еле понимают.

– Пошто так? – не понял Петр.

– Бесправные они. Живут нелегально, любой зарплате рады. Только бы заплатили. А им порой и не платят, кидают. В общем, экономят на них!

Петр достал блокнот и записал туда что-то. Он всегда так делал, желая вернуться к данному вопросу позже.

– Ну, Павел, показывай, что обещал.

– Да-да, сейчас.

Павел поспешно вышел, а Петр спросил Егора, кивнув в сторону закрывшейся двери:

– Ну, что думаешь?

– Ну, так вроде, парень как парень! Сразу и не скажешь, – пожал плечами Егор.

– Скажешь, коли мозгами пошевелишь. Не из нынешних он! Не видишь разве?

– Вы имеете в виду интерьер квартиры? Обычная, советских времен двушка. Бедновато, я бы сказал!

– Ты оглядись, – повел рукой Петр. – Не то замечаешь. Не бедность здесь, а уважение и понимание матери. Вкус во всем женский. А ведь, окромя этой комнаты, негде гостей принять. Стыдится, но не перечит. Щадит. Мать где работает?

– В библиотеке, я выяснял. Там зарплаты небольшие. А сестра его школу оканчивает.

– А отца, ты говорил, нет у них?

– Ушел после рождения дочери.

Петр осуждающе покрутил головой.

– Стало быть, кормилец – Павел. Видно, давно себя мужиком в семье чувствует, оттого и подряжается на любую работу. Мозолей не боится.

Петр оглядел придирчиво комнату, в которой стояли кровать и диван.

– Мать с дочерью тут почивают, негде по комнатам разойтись. Просят его не уходить, хоть и места немного. За его счет простора не хотят, значит, дорожат.

Егора немного задела эта характеристика. Он вдруг подумал: если Петр Павла приблизит, тот может занять его место.

Павел вернулся с пожелтелыми листками в руках.

– Вот все, что у меня есть. И еще рисунок.

Там был изображен тот самый медальон, который Петр дарил Анне, и потом, обнаружив в вещах утонувшего Кёнигсека, отдал Аграфене, чтобы загладить свою вину перед ней.

– Два века хранился в нашей семье, а где теперь – не знаю. Забрали при аресте моего деда.

Петр углубился в чтение выписки из приходской книги о крещении Дюжева Павла Петровича 18 мая 1707 года. Привычный с его времен стиль письма был приятен глазу. Он смотрел на старательно выписанные буквы и думал, что разбирать почерк нелегко, да человек чувствуется за написанным – не то что текст на компьютере.

«Выписка из приходской книги церкви Рождества Богородицы села Рубцова. Писана священником прихода отцом Василием.

18 мая 1707 года мною было совершено крещение младенца, мужеского рода, нареченного Павлом, от девицы Аграфены Дюжевой, родившей оного младенца 11 мая сего года. Имени отца младенца оная девица назвать отказалась».

Дальше приписка, по-видимому, сделанная тем же священником по просьбе Аграфены на случай приема на работу.

«Аграфена девка прилежная и смирная, в дурном поведении никогда не была замечена. Никто во всем приходе ничем ее не попрекнул. А ежели ее силком взяли, то