Народная мудрость.

- Мря, - добавил Зверь, проявляя невиданное до того с князем согласие. И когти выпустил. Ежи в ногу выпустил.

- Я почти уверен, что они подделали благословение.

- Да нет, бред ведь… - не слишком уверенно заметил Ежи.

- И наглость. Такая, что скажи я, мне не поверят, но… сам посуди. Кто прошел? Медведева, которую и без того Елисею в жены пророчили. Димитриева? Куницына. Соколовские. И Матришкины. Куда ж без них… Матришкины род не особо богатый, но плодовитый, обширный, и так уж вышло, что исторически они богам служить идут. У них и на гербе жреческий посох… и там, на площади, Матришкин сидел.

- Думаешь, рискнул бы…

- Ради власти? – князь приподнял бровь. – Ты не поверишь, на что люди готовы ради власти… а тут… сам посуди. Боги давно уж себя не являли. И как быть? Надеяться, что вдруг произойдет чудо?

- Так ведь…

- Произошло. И многих это заставит понервничать, - князь криво усмехнулся. – Одно дело обманывать богов молчащих, прикрываться их именем, и совсем иное… так вот, первые пять вспышек были одинаковыми. Белое пламя поднималось над камнем. И боярские дочки признавались благословенным. Но вот… я ничего не ощущал.

- Может, стоял далеко?

- Может. Только… помнишь, там девушка была? Такая худенькая, в простом платье? Да еще и латаном. Аккурат меж Соколовской и гречанкою. Так вот, от её огня меня первый раз прихватило, и так, что едва не заорал. Руку будто в кипяток опустили…

Он ее погладил, и теперь Ежи обратил внимание, что кожа на этой руке покраснела и вспухла.

- Мази дать?

- Обойдусь.

- Может, и обойдешься, только на кой это упрямство?

Князь насупился, а котенок, лежавший на его коленях, в эту самую руку поспешил вцепиться, отчего Радожский скривился, но выдержал.

- Потом…

- Потом, так потом, - согласился Ежи. В конце концов, князь взрослый, пусть сам за себя думает.

- Так вот… а гречанка когда коснулась, то ничего. А она ж, почитай, сразу после была. И… как кто. Вот наши когда пошли, тогда да… и эти бабочки. Почему не огонь, а бабочки?

- Ты у меня спрашиваешь?

- Я думать пытаюсь вслух… если принять за то, что в ряде случаев было не благословение, но искусная иллюзия…

- На площади хватало магов, - возразил Ежи.

- Во-первых, как ты правильно сказал, магов хватало, а еще людей, сам знаешь, нет хуже, чем в толпе работать. Такие искажения поля дает, что ни один артефакт не сравнится, - Радожский попытался забрать руку, но звереныш заурчал громче, злее, и князь уступил. – Во-вторых, маги эти больше частью в стороне держались. Из-за толпы. Да и принято… а издали что разглядишь? Визуальные эффекты и только. В-третьих… кто сейчас знает, каким должно быть это вот благословение?

И замолчал, позволяя Ежи додумать.

- Погано, - думалось туго и как-то… будто сам разум сопротивлялся этаким вот мыслям.

- Ты не представляешь, насколько… все ждали, что царица склонится к кому-то из старых родов. Не будет рушить заведенный порядок. И она уже почти решилась. Выбор был, честно, и неплохой.

- Царица…

- Женщина разумная. И дочь боярская. И ничего-то дурного в том, чтобы породниться с хорошей семьей, она не видела. А вот царь постарается использовать возможность. И готов поклясться, что Елисей выберет кого угодно, но не боярыню.

Как-то вот оптимизма от этого вывода не прибыло.

- А хуже всего, - князь нежно погладил котенка. – Что бояре не глупы. И поймут… и сделают все, чтобы избавиться от соперниц.

От теперь стало совсем нехорошо.

Почему-то Аглая совсем не удивилась, когда загорелся тот камень. И на душе от света его стало легко-легко, тепло-тепло. Показалось вдруг даже, что она вернулась, наконец, домой. И пусть дом тесен, темен и лавку приходится делить с сестрами, а то и вовсе спать на полу, на сене, все одно нет лучше места.

И кто-то несоизмеримо больший, чудесный, ласково, как матушка, погладил Аглаю по волосам. От прикосновения этого захотелось летать.

Петь.

И кружиться.

Кажется, она даже попыталась, но остановили. Поймали. Обняли.

- Тише, - сказал Дурбин, глядя в глаза. И в его собственных отражалась Аглая. Отражение это было удивительно прекрасным. Такой прекрасной она не была и в те, иные, времена, когда являлась княжною и одевалась по моде.

- Ты… слышишь?

- Слышу.

- Будто птица здесь, - Аглая накрыла ладошкой грудь. Сердце внутри билось быстро-быстро, точно и вправду поселилась внутри неё мелкая пташка. – А еще хочется чего-то…

- Пройдет, - сказала Аграфена Марьяновна, живот оглаживая. – Это все сила Ладоры… она к женщинам ласковая… ныне будет хорошая ночь.

И на небо поглядела.

- А там детки народятся… много… и не только у людей. Землица опять же родит… хорошо, - произнесла она это задумчиво, потом рученькой махнула. – Лилечка, деточка… подь-ка сюда.

Лилечка и подошла.

- Во дворец тебе ехать не надобно, - сказала Аграфена Марьяновна и на писца поглядела, который краской налился. И жрец тоже покраснел, показалось даже, что он злится, хотя с чего бы? Божьему-то человеку радоваться надобно, что случилось этакое.

А он не радостный.

Или не досталось благодати?

Аглая голову на плечо Дурбина склонила. Мелькнула мысль, что теперь он подумает о ней дурно, что решит, будто она, Аглая, развратная женщина, даром, что ведьма. Мелькнула и угасла. Здесь и сейчас, когда воздух еще звенел, подобные мысли казались совершенно пустыми.

Лишними.

А вот стоять рядышком, слушать друг друга, было правильно. И то, что её обнимают, тоже правильно.

- Мама! – громко сказала Анна Иоановна. – Что ты такое говоришь!

- Правду. Мала она еще…

- Но ведь… ты сама сказала, что… дурного не будет.

- Так а разве было? – удивилась Анна Иоановна. – Ничего-то дурного аккурат и не было. Благословение получила, и теперь точно все будет хорошо. Болезнь, ежели и была, то ушла. И все-то, кому нужно, знать будут.

Лилечка щурилась. И да, в ней теперь Аглая не ощущала и тени той, былой, болезни. Напротив, внутри девочка будто посветлела.

Переменилась.

- Но… но…

- Я поеду, - сказала Лилечка, на жреца глянув, который дорогу заступил, но от взгляда её смутился и отошел в сторону. – Надо же кому-то за Ликой приглядеть. И Аглая тоже поедет.

- Так надо? – спросила Аграфена Марьяновна.

- Надо, - Лилечка поглядела бабушке в глаза, и та едва заметно кивнула, будто эти двое договорились о чем-то своем, другим не понятным.