Саня сперва ошеломленно слушал, затем моргнул, приходя в себя, убрал меч и поднял руки. С серьезным видом он произнес что-то, явно официальное, и только тогда Тук соизволил немного успокоиться. Он бросил Сане еще пару уничижительных слов, гордо вздернул подбородок – мол, знай наших! – и снова повернулся ко мне.

– Тук, – проговорил я. – Откуда ты знаешь русский?

Он потрясенно уставился на меня.

– Гарри, – произнес он, словно разговаривая с неразумным дитятей, – на любом языке просто говорят, и все тут. Я имею в виду, это же и так понятно. – Он спохватился и отвесил мне церемониальный поклон. – Чем могу служить тебе, господин?

Я внимательнее пригляделся к нему:

– Почему у тебя половина лица выкрашена синим?

– Потому что теперь мы Зимние, господин! – отрапортовал Тук. Взгляд его несколько раз метнулся в сторону и вниз. – И… а скажи, ведь это не значит, что теперь мы должны есть пиццу холодной, ведь нет?

– Разумеется, нет, – заверил я его.

Тук заметно успокоился.

– О! Хорошо. Э… О чем, бишь, мы?

– У меня для тебя работа, – сказал я. – И для всех, кого ты сможешь мобилизовать. – Я мотнул головой в сторону пиццы. – Цены стандартные.

– Отлично, мой господин. – Тук лихо отсалютовал. Взгляд его снова скользнул вбок. – Пожалуй, нужно кому-то проверить пиццу. Ну, понимаешь. На предмет отравы и прочего. Ведь никуда не годится, если кто-то вдруг отравит твоих вассалов.

Он выжидающе парил в воздухе. Я поднял палец и кивнул:

– Ладно. Один кусок. А потом… эк!

Тук налетел на коробку, как большая белая акула, нападающая на тюленя. Одним взмахом ножа фэйри снес крышку, схватил самый большой кусок и принялся жадно поглощать.

Мы с Саней завороженно наблюдали. Я бы сравнил это со зрелищем человека, который пытается проглотить кусок пиццы размером с машину. Крошки долетали даже до нас, а кетчуп и вовсе заляпал все вокруг, что напомнило мне зловещую поверхность Каменного Стола.

– Гарри? – тихо произнес Саня. – Вы в порядке?

– Скоро буду, – сказал я.

– Это создание вам служит? – спросил Саня.

– Это – и еще около сотни помельче. И еще раз в пять больше, скажем так, вольнонаемных, услугами которых я пользуюсь изредка. – Я подумал немного. – Не то чтобы они мне служили, просто у нас с ними деловое соглашение, которое устраивает обе стороны. Они помогают мне время от времени, а я на регулярной основе снабжаю их пиццей.

– Которую они… любят, – кивнул Саня.

Тук довольно крутанулся на каблучке и с блаженным видом повалился на спину. Животик его заметно округлился. Он полежал немного, счастливо рыгая.

– Ну, – согласился я, – да.

Глаза у Сани искрились, хотя лицо сохраняло серьезное выражение.

– Да вы прямо наркоторговец. У мелких фэйри. Стыд и срам.

Я фыркнул.

– Что это он сказал про Зиму? – вспомнил Саня.

– Гарри – новый Зимний Рыцарь! – выпалил Тук-Тук. – Это просто фантастика! Прошлый Зимний Рыцарь много лет сидел сиднем, пока его пытали. Никаких приключений, ничего. – Он помолчал. – Конечно, если ты тоже не сойдешь с ума, – добавил он.

– Тук, – вмешался я. – Я… вообще-то, стараюсь не привлекать ничьего внимания к этой истории с Зимним Рыцарем.

– Идет, – согласился Тук. – А почему?

Я перевел взгляд с маленького фэйри на Саню и обратно:

– Послушай, я… эм… это очень личное, понимаешь? И…

– Потому что каждый обитатель Феерии увидел церемонию, – гордо сообщил Тук. – Мэб позаботилась об этом! И это отражалось во всех ручьях, прудах, озерах, лужах и в каждой капле воды!

Я уставился на обжору-фэйри, не находя слов.

– Э… – выдавил я из себя. – Ох, как… это очень, очень огорчительно.

– А целоваться с Мэб не больно? – поинтересовался Тук. – Мне всегда казалось, что у нее губы выглядят такими холодными, что должны обжигать. Вроде уличных фонарей зимой! – Тук вдруг сел, широко открыв глаза. – О-о-ох! Слушай, а у тебя язык к ней не примерз, как в том рождественском фильме?

– Ла-а-адно. – Я преувеличенно весело похлопал в ладоши. – Это слишком личное. Гм. Работа. У меня для тебя работа.

Тук-тук вскочил на ноги. Живот его почти вернулся к нормальному размеру.

– Да, мой господин!

Куда, черт подери, это все делось? Я имею в виду… съесть такое количество пиццы еще возможно, но… Я тряхнул головой. Не время.

Я достал фотографию Сьюзен.

– Эта женщина сейчас где-то в Чикаго. Мне нужно, чтобы твой народец отыскал ее. Возможно, ее сопровождает мужчина со светлыми волосами, примерно одного с ней роста.

Тук оторвался от земли и подлетел к фотографии. Он взял ее у меня, изучил как следует, держа на расстоянии вытянутой руки, и кивнул:

– Могу я забрать ее, милорд, чтобы показать остальным?

– Угу, – кивнул я. – Только поосторожнее с ней. Потом вернешь.

– Слушаюсь, мой господин! – Он отсалютовал мне своим ножом, сунул его в ножны и свечой ушел в октябрьское небо.

Саня молча смотрел на меня.

Я кашлянул. Я ждал.

– Значит, – сказал он, – Мэб.

Я пробурчал что-то неопределенное в знак согласия.

– Вы с ней… того.

Я не смотрел на него. Лицо мое горело.

– Вы, – он наморщил нос, подбирая слова, – держали ее за задницу. Надо признать, шикарную.

– Саня!

Он издал низкий раскатистый смешок и тряхнул головой:

– Я видел ее однажды. Мэб. Прекрасна неописуемо.

– Угу, – согласился я.

– И опасна.

– Угу, – еще охотнее согласился я.

– А вы теперь ее правая рука.

– Каждый кем-то работает.

Он кивнул:

– Вы еще шутите над этим. Хорошо. Чувство юмора вам еще пригодится.

– С чего вы мне это говорите?

– Она холодная, Дрезден. Она знает жуткие тайны, которые само время успело позабыть. И если она выбрала своим Рыцарем вас, значит у нее особые виды на ваш счет. – Он медленно кивнул. – Так что смейтесь, пока получается. Это помогает не наложить на себя руки, когда дела плохи. Это – и водка.

– Это у вас в России такая поговорка? – спросил я.

– Вам приходилось видеть народные танцы? – ответил Саня вопросом на вопрос. – Представьте себе, как танцуют, приняв бутылку водки. Все вокруг смеются, а там и день позади. – Он пожал плечами. – Если, конечно, вы при этом не свернули себе шею. Что ж, в любом случае это унимает боль.

Голос его звучал почти весело, хотя предмет разговора мне веселым не показался. Какое уж тут веселье!

Я ожидал, что он попытается отговорить меня. Или как минимум выругать меня за идиотизм. Он не стал делать ни того ни другого. Наверное, это было частью его натуры: спокойно принимать всякие напасти. Как бы погано ни оборачивались дела, не думаю, чтобы что-нибудь могло по-настоящему вывести его из себя. Саня