пойду к нашим оружейникам. Думаю, они успеют вытащить жемчужину и вложить ее в рукоятку моего оружия.

Идегей-мурза заставил себя улыбнуться, но почему-то не испытывал радости. Его удивили слова дервиша о том, что ему довольно легко досталась знаменитая сабля Тамерлана.

Великий хромец никогда не слыл простодушным и рассеянным, наоборот, он, как никто, держал руку на пульсе и никогда не упускал своего. Такие мысли приводили к неутешительному результату: Великий эмир не возражал, чтобы дервиш рылся в его вещах, а значит, в сабле, принесенной оборванцем, что-то было не так.

Идегей-мурза не стал разочаровывать тестя, находившегося на вершине блаженства, и, нахмурившись, отправился к своему шатру.

Тохтамыш же гордо прошествовал к воинам, сидевшим у костра в ожидании кушанья и болтавшим с кузнецом, всегда ходившим в походы с ханом Золотой Орды. Он быстро дал приказ обезглавить дервиша и сделать это где-нибудь подальше от лагеря, а потом, не изменившись в лице, протянул мастеру саблю.

– Мне нужно то, что спрятано в ее рукоятке, – бросил Тохтамыш. – И побыстрее. Войско Тамерлана может атаковать нас с минуты на минуту.

Мастер поклонился, взял саблю, взвесив ее в могучей руке, и пошел к обозу за своими инструментами.

Он провозился с оружием больше часа и, окончательно убедившись, что в сабле ничего нет, поспешил сообщить об этом своему господину.

Глава 59

Черноморск, наши дни

Когда Волошин подогнал свою любимую «Ладу» к дому, где находилась квартира Ставицкого, он подумал, что некоторым в жизни очень даже повезло. Дом принадлежал самой крутой строительной фирме на побережье, чьи квартиры славились большими, просторными комнатами и высокими потолками.

Геннадий поднял голову, посмотрел на балконы с белыми колоннами, выходившие на море. Да, вид с них должен быть захватывающий.

Валентин с видом хозяина кивнул охраннику, угодливо распахнувшему дверь, и, гордо вскинув голову, стал подниматься на третий этаж, пренебрегая лифтом.

Следователь и оперативники семенили следом.

– Я так полагаю, вам потребуются понятые, – со знанием дела проговорил Ставицкий и, не дождавшись ответа, позвонил в квартиру напротив. – Здесь живут пенсионеры, они всегда дома.

Виталий бросил на него удивленный взгляд, но ничего не сказал.

Дверь открыла симпатичная старушка с короткой стрижкой, чем-то напоминавшая Маргарет Тэтчер.

– Тетя Клава, – произнес Валентин, улыбнувшись женщине, – мы просим вас с Иваном Сергеевичем быть понятыми.

Старушка торопливо закивала и вскоре вышла на лестничную клетку с мужем, тоже довольно симпатичным старичком.

Ставицкий достал ключ и сунул в замочную скважину.

Дверь распахнулась. Ольга стояла в коридоре, как всегда, с гневным лицом и бокалом руке.

– Ты привел гостей? – удивилась она, взглянув на полицейских. – Разве сегодня какой-то праздник?

Тетя Клава и ее муж жались у порога, не решаясь войти. Видимо, они тоже побаивались молодую хозяйку.

– Оля, это полиция, – Валентин говорил спокойно, но левый глаз нервно дергался. Нелегко было сдавать свою жену.

Она вскинула темные ровные брови:

– Полиция? Что же они у нас забыли?

Ставицкий подошел к ней и взял за руку:

– Оля, только чистосердечное признание смягчит твою вину.

Она дернулась, будто от удара током:

– Ты о чем?

– Ты убила тетю Машу, – продолжал Валентин, глядя ей в глаза. – И должна признаться в этом.

Женщина бросила бокал на пол и закричала:

– Я убила тетю Машу? И ты уже привел полицейских, чтобы меня арестовали? Да ты в своем уме? – Она потянулась к мобильному: – Я немедленно звоню папе. Учти: после моего звонка в тюрьму отправишься ты.

Следователь и оперативники молчали. Женщина нервно искала телефон отца, а потом, набрав его, долго слушала длинные гудки.

– Какого черта мне нужны родственники, которым в нужный момент не дозвонишься? – визгливо крикнула она, швырнула телефон в угол, а потом набросилась на полицейских: – Как я понимаю, мое слово ничего не значит? Что ж, делайте, что хотите. Только сразу предупреждаю, что на всех подам в суд. И прежде всего на тебя, любимый муженек. За клевету.

Валентин подошел к серванту в середине комнаты и, открыв верхнюю дверцу, достал какой-то сверток.

– Оля, ты думала, сюда никто не заглянет? – Валентин протянул находку Волошину.

Тот развернул полиэтиленовый пакет и вытаращил глаза.

Перед ним, вымазанные в крови, лежали старые подсвечники.

Ольга попятилась, ее лицо внезапно стало серым.

– Что это? Это не мое.

– Я так полагаю, что это орудие убийства, – твердо сказал Валентин. – Я не ошибаюсь, товарищ следователь?

Волошин покачал головой:

– К сожалению, не ошибаетесь.

На Ольгу было страшно смотреть.

– Это не мое, – повторяла она. – Я не знаю, как это здесь оказалось. Клянусь вам, я ее не убивала. Я действительно вчера вспылила и поехала к этой Богдановой, чтобы высказать ей все, что о ней думаю. И я высказала… Только она не обиделась, пригласила меня в квартиру и напоила чаем. Мы долго разговаривали… Мария Петровна убеждала меня, что брак – это святое дело, что мы должны уступать друг другу. Может быть, это звучит неправдоподобно, но я пожалела о своем поступке и попросила прощения. Клянусь вам, когда я выходила из ее квартиры, она была жива. В половине первого я приехала домой, и охранник это подтвердит.

Геннадий смотрел на нее и понимал, что верит этой взбалмошной женщине. Да, Богданову убили между двенадцатью и часом ночи. Да, найденные подсвечники говорили не в ее пользу, но что-то не сходилось.

Допустим, Ольга убила Богданову в состоянии аффекта, но какого черта она притащила в дом орудие преступления? Почему не выбросила? Это наводило на разные мысли.

– Мне собираться в тюрьму? – Во взгляде внезапно Ольги проступила покорность судьбе.

Она хотела что-то добавить, наверное, что ее выручит отец или что она не убийца, но Геннадий вдруг