А те разговоры… Они отложились и сбереглись где-то глубоко на дне черепной коробки и делают понемногу своё дело, вырабатывают по-прежнему ниточки, продолжающие связывать меня с ним. Антон предложил бы понятие “духовный сиквел”. Так и есть. В каком-то в другом агрегатном состоянии, они всё ещё нами ведутся, уже сами собой и между собой, эти разговоры. Я знаю, ничто не пропадает даром, и все сердечные речи откладываются, знаю, в некое общее хранилище вселенского добра. В какое-нибудь, он, наверное, сказал бы, ноооблако.

[2015. Лимуд]

В обиходном представлении человека Венеция – это туристический объект, вроде тематического парка, примерно как Палеонтологический музей, такой же общечеловеческой интересности. Первые 46 лет своей жизни я не составлял исключения из этого общечеловеческого правила. У меня тоже было представление о том, что это место special interest, куда можно приехать, если ты, например, большой поклонник Бродского: ты можешь обойти 42 наименования, про которые известно, что здесь Бродский ел, здесь ему не дала девушка, здесь он похоронен, а вот сюда он водил знакомых любоваться закатом. Если любить Бродского, это очень важно. А если любить Карпаччо, важно, что “Святая Урсула” находится не в Сан-Джорджо, а в Академии, “Мадонна” Беллини находится не в Дель Орто, а в Сан-Дзаккарии. Это вещи, которые имеют отношение к Бродскому, Карпаччо и Беллини, а не к нашей жизни. Последние года три, подзастряв в Венеции от того удовольствия, которое она как место жизни может доставить человеку, я немного стал погружаться в то, что там было раньше, и в то, что представляет собою жизнь сейчас. Это оказались две очень интересные реальности, про которые хочется рассказать. И они важны уже даже не в отношении самой Венеции – точки на карте, или туристической аттракции, – а с точки зрения мировосприятия, картины мира.

Вся история Венеции, преподаваемая на русском языке в школе, начиная с Великой Отечественной войны до при Путине изданных учебников истории, начинается в 1201 году и заканчивается в 1204-м. Венеция – это те нехорошие ребята, которые захватили Константинополь. Константинополь, поскольку он православный, – это центр мировой духовности, средоточие мудрости, величие книжности и, заметим, богатства. А приехали варвары, алчные торгаши, которые назывались венецианцами, – или, как говорит духовник господина Путина, “это был Нью-Йорк XIII века”, при этом Византия, подразумевается, была Российской Федерацией XIII века, – и ограбили. Каждый раз, когда я выкладываю в инстаграм святого Марка, набегают сто человек, которые хотят рассказать мне, что там что-то вывезено из Константинополя. То есть в российских музеях люди, видимо, не были никогда. В Государственном Эрмитаже их бы порвало с таким взглядом на вещи. Про святого Марка известно: мол, это мы, православные, создали, а они, торгаши, католики и, как уточняет духовник Путина, “жиды”, вывезли к себе в Венецию. После чего появилось в Европе книгопечатание, технологии, грамотность – именно после того, как ограбили Константинополь!..[103]

Из чистого любопытства ты начинаешь разбираться, взяв за отправной пункт то самое ограбление Константинополя, – и выясняются какие-то нюансы. Например, что вся история взятия Константинополя в 1201–1204 годах является неправдой от начала до конца. Не только в части ограбления, но и в части того, что каким-то субъектом этого конфликта была Венеция. Венеция была не бо́льшим субъектом этого конфликта, чем, условно говоря, московский метрополитен виновен в убийстве Бориса Немцова, если будет доказано, что кто-то из его убийц ездил на метро. В данном случае – Венеция за деньги привезла крестоносцев в Константинополь, где была некая власть, полагавшая себя законной, конкретно – власть Исаака Ангела и его сына Алексея Исааковича, при этом они были свергнуты узурпатором, который звался Алексеем III. Алексею Ангелу крестоносцы обещали восстановить его и его отца на престоле. То есть один законно коронованный император Византии, который сверг другого, а тот ранее сверг его, привлёк для этого иностранную вооружённую силу, обещав ей 200 тысяч монет. А Венеция всего лишь продала транспортные услуги своего флота этой нанятой силе.

Можно услышать, что четвёртый Крестовый поход был инициирован Энрико Дандоло, дожем Венеции. Это тоже враньё из советского школьного учебника. К Энрико Дандоло, дожу Венеции, после того, как Папа Иннокентий III объявил Крестовый поход, приехали крестоносцы, шесть рыцарей. Сначала они поехали договариваться в Геную – чтобы их перевезли в Святую Землю генуэзским флотом. Но Генуя их послала: у Генуи не было технической возможности. Тогда они приехали в Венецию и договорились: Венеция окажет им транспортные услуги, которые будут оплачены теми, кто провозгласил Крестовый поход: Папой и монархами Франции и Англии. Чтобы перевезти такое количество крестоносцев, Венеция полгода работала на строительстве этих галер. Половина трудоспособных мужчин Венеции должна была сопровождать эти галеры в качестве навигаторов, матросов и т. д. Венеция взяла контракт, будучи коммерческой силой, а не военной.

В результате Венеция вложилась так, что была в минусе на половину своего ВВП на тот момент. И вот, приплывают эти крестоносцы. Первое, что сделал разумный Дандоло, – сообразил поселить их на острове Лидо, чтобы они никого не смогли ограбить или изнасиловать в самой Венеции. Они оказались заперты на Лидо. И тут выяснилось, что никаких бабок не поступает. Ни от Папы, ни из Франции, ни из Англии, бабок нет. Тогда Энрико Дандоло выдвигает инициативу, чтобы эти крестоносцы отработали свою транспортировку, совершив рейд на конкурирующее с Венецией адриатическое государство Зара (или Задар, по-хорватски). То есть за проезд они платят такой натурой. Под командованием Бонифация Монферратского и ещё двух парней крестоносцы согласились разграбить для Венеции город Задар на другом берегу Адриатики. Приплыли, разграбили. С этого момента Венеция оказалась обязанной куда-то их транспортировать.

Когда разбираешься, насколько искажена роль Венеции в школьном курсе истории, начинаешь понимать: Венеция как субъект государственности и всё, что там на самом деле происходило, – несколько обидный пробел в твоём образовании.

Другой обидный пробел – восприятие современности. Обычный турист, который пробыл в Венеции три дня, а чаще приплыл на корабле утром и потом отплыл в следующую точку, думает о Венеции, что это вымирающий город пенсионеров, “мёртвый город”, который погружается в воду. Русскоязычные экскурсоводы, которые не родились в Венеции и не живут здесь, поскольку это дорого, рассказывают про Венецию то, что какой-то турист до них изложил в путеводителе, а сам прочитал это в предыдущем путеводителе. История про “пенсионерский город” – это такая же неправда, как история про Венецию, захватившую Константинополь. Стереотипы сразу начинают разрушаться, когда пробуешь здесь жить, обрастая знакомствами, связями, пониманием пейзажа местности и основных действующих лиц. Да, Венеция – город пенсионерский в том смысле, что возраст, указанный под портретами на венецианских некрологах, – а их там развешивают на улице, – обычно от 86 до 107. В этом интервале принято умирать людям, давно там живущим. Это не состояние медицины, а состояние городской экологии, спокойной комфортной жизни: без выхлопов, углеводородов, без лишнего стресса. В этом смысле Венеция – город пенсионерский.