Если вы попробуете разобраться, откуда берёт своё название остров Джудекка, то для затравки получите две равноценных версии. По одной, там жили евреи. По другой, эту местность судебным решением (zudegà на местном диалекте) в IX веке разделили между враждовавшими за её земли семействами Барболани, Флабаничи и Калоприни. При этом никакие евреи в Джудекке никогда не жили (покуда им не дозволялось вести бизнес в Венеции, они селились и торговали в Местре), но у истории про тяжбу трёх семейств тоже нет сколько-нибудь весомого документального подтверждения. Копнёте глубже – вам в утешение расскажут, что на Джудекке дубили кожи, в Венето такие кварталы часто называли zuèc, zueccam, zuecchi. Если покажется мало – сообщат, что во многих городах Венецианской Республики была традиция называть “Джудеккой” южную окраину (эта версия вообще ничем не подтверждена, но в итальянской Википедии и она присутствует).

Со словом “гетто” дело обстоит вроде бы попроще: так называлась на венецианском диалекте литейная – токсичное и экологически неблагоприятное производство. Территорию, которую оно занимало на северо-западе Венеции, сенат пожаловал евреям для поселения, и так возникло Ghetto Nuovo, изначальный еврейский квартал. Когда же его территории местным евреям стало не хватать (в связи с наплывом изгнанных из Испании в 1492 году сефардов), им продали земли ещё одной литейной фабрики, более старой, под названием Ghetto Vecchio. Эта версия хорошо объясняет, почему Старое гетто (уже в современном смысле слова) заселялось позже Нового. Просто смысл топонима “Старое гетто” относился исторически не к евреям, а к литью. Но уж когда евреи занимали земли третьего литейного цеха, то слово означало то же, что теперь, – поэтому Ghetto Novissimo является из них всех позднейшим…

Эту версию можно было бы считать совершенным мейнстримом и предметом консенсуса, если бы мне буквально вчера одна венецианка не стала с убеждённостью доказывать, что geto на местном диалекте – полный аналог английского gotta, и это разговорное название связано с тем, что в гетто можно было купить всё что угодно. В попытке доказать девушке, что она опоздала к участию в этимологической разборке, я нечаянно наткнулся на целый ворох альтернативных версий в современной литературе. Например, в Оксфордском словаре можно прочитать, что ghetto происходит от borghetto, оно же borough. А в “Справочнике еврейских терминов” Сола Стейнметца приводится аж семь альтернативных объяснений, в том числе итальянское, греческое, готское, латинское и идишское. Перебрав их все, я зарылся с головой в Google Books и выяснил, что есть ещё и восьмое, и девятое альтернативное объяснение…

Куча улиц, переулков и площадей Венеции носит название Mori. Не в смысле Memento Mori, а в смысле этнонима. И любой знаток итальянского вам скажет, что mori – это мавры, они же по-русски арапы. То есть либо негры, либо арабы. Но явно не белые люди, не европейцы, не христиане.

Меж тем, как минимум те Mori, именем которых названа площадь на севере Каннареджо, у церкви Огородной Мадонны, со[108] вершенно никакие не мавры, а вовсе даже православные греки. Просто родина их (Пелопоннес) называлась в ту пору Морея. Вспомним пушкинское:

Вот именно тем самым венецианским Mori он и мигал.

О чём гневно сетует в новейшем венецианском путеводителе Аркадий Ипполитов:

“Кампо деи Мори, Campo dei Mori, Площадь Мореев – именно так, Площадь Мореев, то есть греков, происходящих с Пелопоннеса, и должно переводиться это название, а никак не Площадь Мавров, как это повсеместно в России делается”.

[09.05.2016. ЖЖ]

– писал Фёдор Иванович Тютчев в 1850 году в стихотворении “Венеция”.

Как бы сюрреалистично и толкинистично это всё ни звучало, поэт ошибся лишь в двух исторических деталях. Дож Венеции не был “порфирородным” (т. е. наследственным правителем), и он необязательно возглавлял армии Республики в военных походах (т. е. мог и не быть “воеводой”). Что же касается перстня, Адриатики, обручения, ежегодности ритуала – всё это совершенная правда. Именно так всё и было, по крайней мере на протяжении 620 лет.

9 мая 1000 года дож Пьетро II Орсеоло снарядил военную экспедицию, сумевшую окончательно поставить восточное побережье Адриатики (Далмацию, нынешнюю Хорватию) под контроль Венеции. День начала похода пришёлся на праздник Вознесения Господня (по-итальянски Ascensione, а на местном наречии – просто Sensa).

В память об этом военном успехе придумалась религиозная церемония, проводившаяся с тех пор ежегодно в день Вознесения: во главе большого каравана судов дож Венеции отплывал от своего дворца на Сан-Марко в направлении восточной оконечности острова Лидо. Там, напротив церкви и монастыря Св. Николая (где хранятся мощи Чудотворца), совершался молебен о том, чтобы море всегда оставалось спокойным и тихим “для нас и для всех, кто будет ходить по нему после”. Произнося стих из Псалтири: “Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся”, священнослужители обрызгивали дожа и его свиту святой водой, остатки которой затем выливались в море.

О кольцах и обручении в той первоначальной церемонии, заведённой при доже Орсеоло, речи ещё не шло. Эту странноватую деталь добавил папа Александр III, во время своей знаменитой поездки в Венецию в мае 1177 года. Он подарил дожу Себастьяно Дзиани свой перстень и наказал использовать такой же во время ежегодной церемонии в день Вознесения. Так, с подачи Рима, католический молебен превратился в обручение вполне языческого стиля. Хорошо, что у папы не нашлось идей про первую брачную ночь – а то б совсем Black Mirror мог у них получиться.

Спустя ещё 620 лет Венецию занял самовластительный злодей. Республика прекратила своё существование, дож Лудовико Манин отрёкся от должности, а его церемониальную золотую галеру Бучинторо французские солдаты отбуксировали на остров Сан Джорджо Маджоре и там сожгли, ободрав с неё весь драгоценный металл (для вывоза которого им потребовались 400 мулов). На этом закончилась история Светлейшей республики Венеция, её морских войн, бессчётных дожей и ежегодных церемоний их обручения с Адриатическим морем.

Потом прошло ещё 167 лет, за которые Венеция успела пережить Наполеона и австрийцев, прийти в полнейший упадок, а затем стать мировой туристической меккой, и – внезапно – традиция обручения дожа с морем была возрождена местными властями, превратившими древний обряд в очередной источник доходов для городской казны и турбизнеса. За неимением дожа его функции передали мэру. Вместо Бучинторо приспособили размалёванный баркас. Сопровождающий флот собрали из местных любителей реконструкции, благо regata storica не прекращалась в городе ни при фашистах, ни при нацистах, ни при мэре-коммунисте. И понеслась.