Боже милостивый, думал он, что со мнойпроисходит? Почему я взмок? Почему я вновь погружаюсь в мечты? Почему мнехочется ударить её, пнуть её ногой, царапать, кусать её? Неужели не бываетлюбви без рабства? Где же тогда нежные слова любви, ласки, легчайшиеприкосновения, – если всё это правда? Неужели оболочка религии, религиозныйбарьер необходимы для защиты здоровья и силы?

Он опустился на колени меж её ног, чтобы взятьсвою невесту.

Галера ткнулась носом в песок, гребцывскочили, чтобы вытащить её на берег; подальше от волн. Уилл Адамс тоже навалилсяплечом на корму, помогая усилиям остальных, а Кейко на носу подавал им командысвоим резким высоким голосом. Да, они были отличным экипажем, слаженным. И ониверили своему господину, Андзину Миуре. Он командовал ими и работал вместе сними. Кроме того, в море с ним не сравнится никто.

Жарко. Солнце висело прямо над домом,заставляя воду залива нестерпимо искриться. На другой стороне бухты чёткоразличались дома и то – настолько ясным был день. А у причала, на якоре, – егокорабль «Усилие». Маленький гордый кораблик, конечно, ни в какое сравнение неидёт с тем, что строится сейчас на верфи. Строится этими людьми, а задуман исоздан вот этим разумом. Как и все остальные, он был одет только в набедреннуюповязку, а кимоно, зашагав к дому, он перебросил через плечо. Он устал, но этобыла приятная усталость, усталость удовлетворения.

– Мой господин – Кимура исполнил коутоу. Он совсей серьёзностью относился к своим обязанностям слуги и оделся в свой лучшийнаряд, несмотря на жару. – Добро пожаловать в Миуру.

– Поднимись, Кимура. – Уилл похлопал его поплечу, шагая мимо. Японских формальностей он не мог придерживатьсясколько-нибудь длительное время. Он направился к дому. Его сердце забилосьбыстрее? Да. Он с нетерпением ждал возвращения к своей собственности. Всейсвоей собственности.

Ворота распахнулись, самурай поклонился:

– Добро пожаловать в Миуру, мой господин.

Внутри куча ребятишек – детей Кимуры и Кейко,самураев и крестьян – ожидала его, припав к земле в коутоу. Они видели, какгалера пересекала залив. Здесь была и Асока, молодая служанка. Она лежала,обнажённая, поперёк бревна, покоящегося на двух врытых в землю кольях. Хотякожа её была чиста, лицо её, полускрытое распущенными чёрными волосами,исказилось от прилившей крови и в не меньшей степени – от жалости к самой себе.Она повернула голову в сторону Уилла.

– О Боже, – сказал Уилл. – Кто это сделал? –Девчонку привязали сюда по распоряжению госпожи Сикибу, мой господин, – ответилКимура. – Но её наказание отложили до вашего возвращения.

– Господи Боже, – повторил Уилл и взбежал поступенькам. Кимура поспешил за ним:

– В доме гости, мой господин Миура. Из Эдо.Голландцы – Мельхиор Зандвоорот и Якоб Квакернек.

– Якоб? И Мельхиор? Где? – Они так частообещали приехать! И надо же – приехать в такой момент.

– Они ожидают вас, мой господин Миура, –ответил Кимура. Уилл взошёл по ступенькам на крыльцо, сбросил сандалии,позволив служанке обуть его в домашние тапочки. За её спиной в низком поклонесогнулась Сикибу. Сикибу – прекрасная. Сикибу – послушная. Он ощущалудовольствие, просто глядя на неё, – какое ощущает человек, вытащив из ноженотличный клинок или стоя на мостике прекрасного корабля и зная, что онмгновенно послушается руля, поплывёт туда, куда его направишь, с нужной тебескоростью, был бы попутный ветер. Как она молода, как хрупка! И в то же времякак сильна. Теперь он знал это. Ей приходилось уже демонстрировать ему своюсилу.

Но уже не Сикибу – смеющаяся. Смех исчез сзамужеством. Теперь она была серьёзна, внимательна. Не только к его капризам, кего страсти касаться её языка своим, иногда опускаться на неё сверху во времязанятий любовью, не упуская, правда, случая опробовать более японские и болееразумные способы таких занятий. Но и потому, что она была достаточно умна и немогла не понять – их отношения не стали ещё браком. Они оставались любовниками,но слишком часто его мысли находились где-то в другом месте. И тем не менее онауже носила его ребёнка. Пока это не было заметно внешне, ведь её живот подкимоно туго перетягивала, по местному обычаю, полотняная лента. Но она ужезнала и была так же заразительно счастлива, как и во всём, что касалось ихобоих.

Так чувствовал ли он угрызения совести, глядяна неё? Или он уже удовлетворил все свои желания, не находившие выхода всесорок лет его жизни? Он использовал её как продолжение самого себя, ища сначалаискру женственности, отсутствовавшую в его первой жене, и потом удивляясь еёнеизменной уступчивости, её торжественной серьёзности. Вот уж действительно,быть женатым на Сикибу – значит жить в аду. Но в этом аду дьяволом был он. Онвзял её за руку, обнял, приподняв в воздух. Она смотрела ему в глаза, подставивлицо для поцелуя, приоткрыв губы. Слуги ждали, наклонив головы. Они не понималитакого европейского приветствия. Возможно, они не хотели понимать его. Онисчитали его бесстыдным, как европеец посчитал бы бесстыдной церемонию омовения.Интересно, Сикибу тоже до сих пор считала его бесстыдным? Он коснулся языком еёязыка, сжал её руку. Наплевать на японские формальности.

– Вода для купания готова, мой господин, –прошептала она.

– Кимура сказал, что мои друзья здесь.

– Да, мой господин, они ожидают вас.

– Тогда я пойду к ним.

– Но, мой господин… – Её руки лежали на егоголых плечах. Она провела ими по его рукам, прежде чем отстраниться, ипосмотрела на пот, оставшийся на ладонях.

– Они мои старые друзья, Сикибу. Они виделименя и не таким грязным. Где они?

– Во внутренней комнате, мой господин. – Онавзглянула на низкий столик, где ждали бутылочка сакэ и чашка. Всегда, когда онвозвращался с той стороны залива, они вместе выпивали по чашке.

– Сейчас, Сикибу, – сказал он. – Я хотел быузнать, что там с той девушкой.

– Она украла, мой господин. Брошь.

– И давно она вот так привязана?

– С рассвета, мой господин.

– Шесть часов?! Боже мой, по-моему, она ужепонесла достаточное наказание.

– Пока что она вообще не понесла никакогонаказания, мой господин. Она ожидает вашего решения.