Нет, напряженно подумала она, это неправда. Отныне она сама будет выбирать свою судьбу.

– Я знаю, ты через многое прошла в этом году, и это тебя изменило, – добавил Коннор срывающимся голосом. – Но разве мы не можем найти дорогу назад друг к другу?

Беатрис покачала головой, глядя на него сквозь влажные ресницы. Это был долгий и трудный путь из темного морока ее горя, и она все еще не до конца освободилась от теней.

Может, никогда и не получится. Но единственный способ, благодаря которому ей удалось зайти так далеко, заключался в том, что она опиралась на Тедди, а теперь и на Саманту, черпая из их, казалось бы, бездонного источника силы.

Беатрис не могла вернуться тем же путем, которым пришла. И конечно, не могла стать той, кем была, когда любила Коннора.

Он любил ее – Беатрис никогда не сомневалась в этом, – но никогда по-настоящему не понимал ее, не совсем. Инстинкт Коннора всегда требовал защитить ее: ценой своей жизни, если до этого дойдет.

Вот только Беатрис больше не была девушкой, которую нужно защищать. Коннор хотел броситься в атаку, как рыцарь в сияющих доспехах, предложил спасти ее. В то время как Тедди вселил в нее уверенность, что она в силах уберечь себя сама.

– Прости, – прошептала она. – Но я действительно его люблю.

Она наблюдала, как Коннор медленно дышит, как проникается услышанным, как его глаза наполняются болью. Она все еще не отпускала его руку.

Здесь не было ни окон, ни даже часов. Как будто они сбежали в какой-то пузырь вне времени: как будто Вселенная остановилась, чтобы они наконец могли высказать то, что им нужно.

– Тедди – он хорошо к тебе относится? – спросил Коннор, и она почувствовала, что слова обходятся ему дороже, чем когда-либо. – Он действительно тебя заслуживает?

У Беатрис не было возможности ответить на этот вопрос, поэтому она просто кивнула.

– Полагаю, да. Иначе бы ты в него не влюбилась.

Коннор попытался выдать что-то вроде улыбки, но получилось криво, а может, просто она так выглядела сквозь слезы Беатрис.

– Я рад за тебя, – хрипло сказал он.

– Не надо так говорить, – настаивала Беатрис. – То есть… я пойму, если ты меня возненавидишь.

– Я никогда не смогу тебя ненавидеть, Би. Я просто… Я скучаю по тебе. – В словах Коннора не было упрека, только усталая, непоколебимая правда.

– Я тоже по тебе скучаю, – ответила она серьезно.

Теперь слезы Беатрис текли свободно, но в этом не было ничего удивительного. Ничто в жизни не ранит больше, чем необходимость причинять боль тем, кого любишь. И все же Беатрис знала, что должна сказать все это.

Они с Коннором слишком сильно любили друг друга, чтобы она могла отпустить его без должного прощания.

– Ты… изменил меня навсегда, – добавила Беатрис ломким голосом. – Давным-давно я отдала тебе часть своего сердца и так и не вернула ее.

– Тебе и не нужно. – Его голос был грубым от непролитых слез. – Клянусь, я сохраню его. Куда бы я ни пошел, эта часть тебя останется со мной, и я буду беречь и хранить ее. Всегда.

Из ее груди вырвалось рыдание. Ей было больно и за Коннора, и с Коннором, и из-за Коннора одновременно.

Расставание должно было закончиться не так. В фильмах разрыв всегда сопровождался ненавистью, люди кричали и кидались друг в друга вещами. А не говорили нежные слова, полные душевной боли.

– Хорошо, – ответила она сквозь слезы. – Эта часть моего сердца принадлежит тебе.

Коннор отступил, убирая свою ладонь с ее руки, и Беатрис почувствовала, как нить между ними натянулась и наконец оборвалась. Ей показалось, что она услышала это – резкий звук, словно переломился стебель розы.

Ее тело чувствовало странную боль – или, может быть, болело ее сердце, расставаясь с некоторыми своими частями навсегда.

– Ты такой замечательный человек, Коннор. Надеюсь, ты найдешь того, кто тебя достоин.

Он снова попытался криво улыбнуться.

– Ей будет нелегко перещеголять королеву. Для маленького человека ты отбрасываешь огромную тень, – сказал Коннор, но затем его черты снова стали серьезными. – Би, если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, то буду рядом. Ты же знаешь это, да?

Она сглотнула комок в горле.

– Обещаю то же со своей стороны. Я всегда здесь, если тебе понадоблюсь.

И в эту минуту стальная панель начала подниматься обратно в потолок.

Беатрис расправила плечи под прохладным шелком платья и вздохнула. Ей удалось собрать клочки своего самообладания, будто она была не молодой женщиной, которая только что попрощалась со своей первой любовью – своим лучшим другом.

Как будто она была не молодой женщиной, а королевой.

Укрепленные сталью двери поднялись без единого звука.

Они казались такими тяжелыми, что должны были стонать и скрипеть, как решетка средневекового подъемного моста, возводимого в бою. Но Нина ничего не слышала, кроме тихого шипения.

В дверях появился гвардеец. Когда он поднял руку, голоса, гудящие по комнате, резко оборвались.

– Дворец безопасен; не надо паниковать, – начал он, но его следующие слова заглушит топот.

Гости выкрикивали вопросы: где угроза, как насчет королевской свадьбы, могут ли они уйти?

Охранник ничего не мог поделать, чтобы остановить море испуганных людей, несущихся мимо него в коридор.

Нина поняла, что все еще крепко сжимает руку мамы, и быстро ее отпустила.

– С тобой все в порядке, милая? – спросила Джули, оглядываясь.

Вторая мама Нины, стоя по другую сторону от нее, положила руку на спину дочери в знак безмолвной поддержки.

– Я в порядке. – Нина нервно одернула платье. Почему здесь так душно? Слишком много людей заполняли комнату своими резкими жалобами. Нина не видела Итана с тех пор, как ушла искать родителей; она гадала, стоял ли он все еще в конце комнаты. А где Сэм? Им сказали, что дворец в безопасности – а значит, и королевская семья тоже, верно?

– Извините, мне просто нужно немного места, – пробормотала Нина. Ее родители понимающе кивнули, и она присоединилась к потоку людей, направлявшихся к главным дверям бального зала.

Нина протолкалась по коридору мимо портретов маслом, резных столиков и железных бра, мимо охранников и лакеев, которые тихо переговаривались, слишком озабоченные, чтобы обращать на нее внимание.

Наконец, через несколько дверей Нина оказалась в пустой гостиной. Она рухнула на диван, резко согнулась и закрыла глаза. По крайней мере теперь можно было дышать.

– А. Это ты.

При звуке этого голоса Нина ощетинилась.