Только я не дам ей тебя сгубить. Потому что ты нашему милорду счастье подарила. Я хочу, чтобы он своего сына увидел. И чтобы мальчик его стал Солрунгом править, когда настанет его черед. Не должно дочерям получить власть отцовскую! У Ольвин сердце жестокое – не умеет она любить, даже девочек своих не умеет. А дети, когда без любви, как сорная трава – ничего доброго из них не вырастет! Не хочу я, чтобы место милорда Форсальда однажды Аделина заняла, или вовсе чужак какой, который её в жены возьмёт. Погубят они этот замок. А ты никого не бойся! Если станешь слушать меня, то всё по-нашему будет! Родишь сына милорду – он тебя ещё пуще ценить станет! Как королева жить будешь.

– Умом ты повредилась, Рита! Я никто, – горько воскликнула Анладэль. – И сын мой будет здесь никем! Если успеет на свет родиться… Неужто миледи Ольвин и вправду избавиться от меня решила?

– Так и есть. Сама мне сказала давеча… – Рита вздохнула тяжело, села подле лэмаяри. – Берегись её, девонька! Страшное она удумала!

И Старая волчица поведала без утайки обо всем, что услышала утром от владетельной госпожи.

***

– Если бы моя мать узнала о замысле Ольвин чуть раньше, когда она только появилась в замке, вести эти не напугали бы её, но скорее обрадовали. Ведь она и сама мечтала только о смерти. О возможности избавиться раз и навсегда от своей горькой участи, от позора, от ненависти, что сводила её с ума! Да, все эти долгие зимние месяцы она жила где-то на грани безумия! В сердце её скопилось слишком много противоречивых чувств, и от этого невозможного соседства не было спасения. Душа её металась в поисках спасения, но сбежать от себя невозможно. Она ненавидела Форсальда, как только можно ненавидеть того, кто отнял у тебя абсолютно всё: дом, родину, честь, семью, любовь, гордость, небо над головой! А ещё море…

Кайл улыбнулся грустно – наверное, вспомнил то самое море, на берегах которого он вырос.

– У лэмаяр привязанность к морю так же сильна, как любовь к родителям. «Дети моря»… Спящее море – это то, без чего им не жить! Только вообрази, она – лэмаярская миледи, дочь Старейшины, в одночасье потеряла всё! Но злой судьбе и того показалось мало. Небеса распорядились так, что Анладэль полностью зависела от виновника всех её мучений. Представить себе невозможно, что творилось в её сердце каждый раз, когда она была вынуждена терпеть любовь своего господина! Любовь того, кто убил её брата, разорил её дом, надругался над ней самой! Она умирала каждую ночь. И если бы Ольвин убила её тогда, она бы приняла это как дар Небес, как спасение от нескончаемой муки.

Кайл замолчал, и Настя терпеливо ждала, когда он наберётся смелости продолжить. Романова и представить себе не могла, что испытывала его бедная мать.

Чудовищная история, чудовищная…

***

Время шло… И что-то менялось медленно, но неотвратимо. Ведь даже скалы подвластны времени. Пережитое горе сводило с ума, но становилось привычным и обыденным. Даже к ненависти и стыду можно привыкнуть. И Анладэль постепенно привыкла к своему истязателю.

Да и Форсальд стал вести себя иначе. Нет, он по-прежнему брал её силой, не спрашивая согласия, но больше он не смел ударить её. Он дарил ей красивые наряды, украшения и сладости.

А ещё он стал подолгу говорить с ней. Обо всём, что его тревожило, радовало или волновало. О делах военных, о хозяйственных хлопотах, о том, что зима выдалась особенно суровой, о прочих заботах, а ещё о дочерях, и даже иногда об Ольвин.

Она вначале только слушала угрюмо и отрешённо, потом научилась улыбаться или печалиться в зависимости от того, о чём шла речь, а после и сама говорила, отвечала, советовала. И в какой-то момент Анладэль поняла, что перестала быть просто наложницей, вещью, игрушкой для утех.

А ещё, к своему ужасу, она поняла, что теперь рядом с колючим чертополохом непримиримой ненависти в её сердце прорастает тонкий, слабый пока, росток иного чувства…

Это нельзя было назвать любовью. Но она начала привыкать к тому, что в её жизни есть Форсальд, и даже к своей новой жизни стала привыкать. Иногда она ловила себя на том, что ждёт, когда же владетель Солрунга явится к ней и станет рассказывать о том, как прошёл этот день, и что произошло в мире, за стенами её темницы. Ей стало недоставать этих простых вечерних бесед.

А однажды он предложил ей прогуляться на берег… И она плакала от счастья, глядя, как разбиваются о ледяные прибрежные глыбы серые тягучие волны, как чайки кружат над серебряной гладью. Студёный морской ветер словно сдул пыль и паутину с её души. В тот незабвенный день что-то изменилось навсегда.

В тот день Анладэль простила Форсальда, но себя простить за эту слабость она так и не смогла.

***

– А через несколько дней она узнала, что носит под сердцем сына. Его сына! Меня, – Кайл горько усмехнулся. – Бастарда-полукровку, плод противоестественной связи с заклятым врагом, недочеловека. Невозможное явление. И это известие стало тем, что окончательно повергло её разум в пропасть безумства. Потому что по всем законам своего народа она должна была возненавидеть меня так же, как и моего отца. Она должна была сделать всё, чтобы избавиться от меня, раз уж не смогла сделать так, чтобы я вовсе не появлялся на этот свет. Но она не хотела этого! Радость переполняла её душу. Её жизнь, потерявшая всякий смысл, неожиданно обрела его снова. Она больше не была одинока. Она полюбила меня задолго до рождения, в тот самый миг, когда узнала, что я уже есть. И она больше не могла ненавидеть Форсальда той чистой безупречной ненавистью, потому что в ребёнке, что она носила, текла кровь и этого человека тоже. Анладэль больше не хотела смерти. Она знала, что должна выжить. Выжить ради меня. Потому что незаконнорождённый полукровка, сын рабыни, сам рождённый рабом, там, у берегов Спящего моря не имел ни шанса выжить в одиночку! И она приняла помощь Риты и её защиту. И, растоптав последнюю гордость, стала нежна с Форсальдом, дабы и его заполучить в надёжные союзники. Она научилась улыбаться слугам, и другим рабам, и воинам своего милорда, приручая их так же, как её саму приручал Форсальд, постепенно обзаводясь друзьями, вкладывая в их головы мысль о том, что она в этом замке тоже