В кухне было темно. Снова падал снег. Майклу хотелосьвключить свет. Вернее, ему хотелось включить свет повсюду, наполнить светомвесь дом. Но он не шелохнулся. Стоял как вкопанный посреди кухни и смотрелсквозь стеклянную дверь на задний двор, где падавший снег тут же таял,опускаясь на поверхность воды в бассейне. По краям голубого зеркалаобразовалась корочка льда. Он смотрел, как она блестит, и думал, как, должнобыть, холодна сейчас вода, нестерпимо холодна.

Так же холодна, как вода в океане в то воскресенье, когда онстоял над обрывом, опустошенный и немного испуганный. Как много времени прошлос той минуты. И сейчас ему казалось, будто у него нет ни сил, ни воли, будто онпленник в этой холодной комнате и не может даже пальцем шевельнуть, чтобысогреться и почувствовать себя уютно и в безопасности.

Да, как давно это было. Он присел за стол, закурил сигаретуи смотрел, как сгущается тьма. Снег больше не шел, но землю вновь укрыла чистаясвежая белизна.

Пора что-то делать, пора готовить обед. Он понимал это и темне менее не мог шевельнуться. Выкурил еще одну сигарету, успокаиваясь от видакрасной горящей точки, потом затушил окурок и просто сидел не шевелясь, ничегоне делая, как сидел часами в своей комнате на Либерти-стрит, поддаваясьприливам безмолвной паники, не способный ни думать, ни двигаться.

Он не знал, как долго просидел там. В какой-то час зажгласьподсветка в бассейне, ярко осветив черноту ночи и огромный кусок голубоватогостекла над водой. Темная листва под белыми шапками ожила вокруг. И земляосветилась каким-то призрачным лунным светом.

Теперь он был не один. Он понял это, почувствовал ееприсутствие. Он знал, что стоит ему повернуть голову – и он увидит ее у дальнейдвери, ведущей в кладовку Ее силуэт со сложенными руками выделяется на фонесветлых шкафов, а дыхание едва слышно.

Такого страха он не испытывал никогда в жизни. Он поднялся,сунул в карман пачку сигарет, а когда посмотрел в ту сторону, ее уже не было.

Он пошел за ней, быстро миновав неосвещенную столовую икоридор, и только тогда увидел в свете елочных огней, что она остановилась увходной двери.

Высокая белая дверь в форме замочной скважины очертилачеткие границы вокруг нее, и сама она в этой раме казалась очень маленькой.Майкл все ближе и ближе подходил к ней, пугаясь ее неподвижности. Он был вужасе от того, что увидит, когда наконец приблизится настолько, что сможетразглядеть в прозрачной темноте черты ее лица.

Но он увидел вовсе не то ужасное мраморное лицо из прошлойночи. Она просто смотрела на него, и мягкие цветные огоньки с елки наполнили ееглаза тусклым отраженным светом.

– Я собирался приготовить ужин. Все купил, сложил накухне. – Как неуверенно и жалко звучал его голос. Он попытался взять себяв руки: набрал побольше воздуха в легкие и сунул большие пальцы в карманыджинсов. – Слушай, я могу начать готовить сию минуту. Это всего-навсегонебольшая индюшка. Она будет готова через несколько часов – у нас все есть. Всетам, на кухне. Выставим на стол красивый сервиз. Мы еще ни разу не пользовалисьнашим фарфором. Ни разу не ужинали за большим столом. Сейчас ведь… канунРождества.

– Тебе придется уйти, – сказала она.

– Я… я тебя не понимаю.

– Тебе придется сейчас уйти отсюда.

– Роуан!

– Ты должен уйти, Майкл. Мне нужно остаться одной.

– Милая, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Уходи, Майкл, – сказала она совсем тихо итвердо. – Я хочу, чтобы ты ушел.

– Но сегодня канун Рождества, Роуан. Я не хочу уходить.

– Это мой дом, Майкл, и я велю тебе покинуть его. Явелю тебе уйти.

За несколько секунд, пока он молча смотрел на нее, лицо ееизменилось, поджатые губы скривились. Она прищурилась и, слегка наклонивголову, глядела на него исподлобья.

– В твоих словах, Роуан, нет ни капли здравого смысла.Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?

Она сделала навстречу ему несколько шагов. Он сжался,отгоняя страх, который уже начал перерастать в гнев.

– Убирайся, Майкл, – прошипела она. –Убирайся из этого дома и дай мне сделать то, что я должна сделать.

Внезапно ее рука взметнулась и, прежде чем он понял, чтопроисходит, резко ударила его по лицу.

Боль обожгла его. Он вскипел от гнева, впервые чувствуятакую горечь и обиду. Уставился на нее в шоке и ярости.

– Это не ты, Роуан! – сказал он, потянувшись к ней.

И вновь взметнулась ее рука, а когда он пытался защититьсяот удара, то почувствовал, как Роуан отшвырнула его к стене. Он посмотрел нанее в недоумении. Она подходила ближе, глаза ее горели в полутьме.

– Убирайся отсюда, – прошептала она. – Тыслышишь меня?

Остолбенев, он смотрел, как ее пальцы впиваются ему в руку.Она подтолкнула его к входной двери с такой силой, что он был изумлен, нофизическая сила была здесь ни при чем. От нее вновь исходила угроза, а лицоисказила прежняя маска ненависти.

– Сию минуту убирайся из этого дома, яприказываю, – сказала Роуан. Она отпустила его и, схватившись за двернуюручку, распахнула дверь навстречу холодному ветру.

– Как ты можешь так поступать со мной?! –взмолился он. – Роуан, ответь. Как ты можешь так поступать?

В отчаянии он потянулся к ней, и на этот раз его ничто неостановило. Он поймал ее и затряс так, что голова ее дернулась к плечу, ноРоуан тут же обернулась и посмотрела прямо ему в глаза, словно бросая вызов:«Только посмей!» – и молча приказывая отпустить ее.

– Зачем ты мне нужен мертвый, Майкл? – прошепталаона. – Если любишь меня, уйди. Вернешься, когда я позову. Я должна сделатьэто одна.

– Не могу. Ни за что.

Она отвернулась от него и двинулась по коридору, Майклпоследовал за ней.

– Роуан, я никуда не уйду, слышишь? Что бы там ни было,я тебя не оставлю. Ты не можешь просить меня об этом.

– Я знала, что ты не согласишься, – тихопроизнесла она, входя в темную библиотеку. Тяжелые бархатные портьеры былизадернуты, и Майкл едва мог разглядеть ее силуэт, когда она подходила к столу.

– Роуан, мы не можем продолжать этот разговор. Мыразрушаем нашу жизнь и самих себя! Роуан, выслушай меня.

– Майкл, мой красавец ангел, мой архангел, –произнесла она, стоя к нему спиной, и поэтому ее было плохо слышно. – Тыскорее предпочтешь умереть, чем довериться мне?