Луи Анжуйский помогал ему и делом, и дружеским советом, он посчитал поездку в Анжер не такой уж плохой идеей. Тем более, что давно туда собирался.

Граф мечтательно прикрыл глаза. Ах, если бы не все эти горести! Какой простой и ясной виделась ему теперь прежняя хлопотливая жизнь. Жизнь до Азенкура!

Именно в те дни, чтобы обезопасить свои тылы, граф Бернар намеревался ни больше, ни меньше, как разоблачить перед королем любовные увеселения его супруги и добиться её изгнания. И единственное, что мешало осуществлению этого плана, была не слишком ожесточенная, но все же борьба, которую вели в нем рыцарь с гражданином.

«Вот если бы мадам Иоланда выразила мне свое одобрение, – думал тогда д’Арманьяк, размышляя, ехать или не ехать ему в Анжер. – Изо всех высокопоставленных дам Франции она самая разумная и многое понимающая… Не надо словами! Пусть только косвенным намеком, ничего не значащим кивком головы…». Уж он бы понял. Он бы уловил… И сделал бы то что должен с легкой душой, потому что поддержка герцогини Анжуйской во Франции еще дорогого стоит.

Впрочем, горести – не помеха! И именно сейчас, забытые на время планы уместно было бы снова воскресить. А заодно использовать поездку в Анжер с максимальной выгодой: и совет получить, и подкрепить дружеские отношения с герцогом, выказав ему свое расположение и заботу. И принца, который, черт его знает, вдруг и правда станет когда-нибудь королем, сделать своим надежным сторонником…

* * *

Из Парижа выехали очень рано, на рассвете.

Несмотря на внушительность свиты, все переходы старались совершать только в дневное время, когда дороги не так пусты и опасны, и граф Арманьякский был неприятно поражен количеством беженцев, о которых, естественно, знал, но впервые увидел так близко.

Люди тянулись на юг, за Луару, подальше от опасного севера с его хиреющей столицей. Их пустые лица были напряжены. Нити оставленных привязанностей рвались трудно и больно, и граф внезапно ощутил такую же боль. Ему вдруг показалось, что вернувшись в Париж через пару дней, он уже не найдет в нем ничего прежнего, как и во всей своей жизни, словно отсеченной от прошлого Азенкурским мечом. Арманьяк хотел поговорить об этом с Ла Тремуем, но тот лишь небрежно ответил, что уныние свойственно рабам, не поддаваться же и им, рыцарям, таким низменным плебейским настроениям.

– Всё будет хорошо, граф! – заверил Тремуй, подбоченясь в седле. – Особенно, если мы привезем с собой принца.

Но Бернар д'Арманьяк подобного оптимизма разделить не мог. «Или Ла Тремуй глуп, или неискренен, – думал он, искоса поглядывая на спутника. – Хорошо бы коли глуп, но ведь не скажешь… Пожалуй, зря я его взял. Еще испортит все дело своими требованиями вернуть принца из-за подозрений при дворе, а мне ни с герцогом, ни с герцогиней ссориться нельзя! Придется искать случая, чтобы поговорить с ними наедине, и все объяснить. Может, мадам Иоланда и в отношении этого графа что-нибудь дельное посоветует…»

Арманьяк вздохнул, снова возвращаясь мыслями к мучавшему его делу.

Жан ли Бургундский подослал к дофину отравителей по просьбе английского короля, или сам Генри Монмут – было уже не столь важно. Гораздо больше пугало то, что действовать неприятель стал решительно и нагло. И это явно означало готовность к новому нападению. Нападению сразу с двух сторон… А может – и с трёх!

Граф д'Арманьяк презрительно сплюнул.

Королева… чёрт её раздери! Вот от кого не знаешь, чего ещё ожидать!

Изабо не была в представлении графа Бернара женщиной, из-за которой следовало ломать копья на турнире. И, уж конечно, он не видел в ней королеву, за которую стоило умирать на поле боя. «Ведьма! – думал граф. – Настоящая ведьма! Её бы следовало прибить к позорному столбу осиновыми кольями, чтобы не дать погубить королевство! Но вырвать у этой змеи жало можно только засунув руки в помойную яму её постели и вытащив на свет всё грязное бельё, а это противно и слишком низко. И вряд ли вызовет одобрение у высокопоставленных рыцарей, не говоря уже про их дам. Всем при дворе известна давняя вражда королевы со мной, и она легко защитит себя, указав на предвзятое отношение»

Арманьяк снова вздохнул и еще раз покосился на Ла Тремуя.

«Вот кто мог бы стать идеальным обвинителем, не будь он таким непонятным. То ли с нами, то ли нет? Отношения с королевой у него прекрасные, можно сказать, он в курсе всех её дел. С красавчиком де Бурдоном тоже на короткой ноге и, пожалуй, даже чересчур… Но, черт его знает, для чего этот граф так любезен с королевой и её любовником? Если из подобострастия, тогда он и вправду глуп. Если же строит какие-то свои расчеты, то какие и ради чего? Или кого? Может, дружба с Жаном Бургундским не прервалась? Или эти заигрывания с королевой – та самая солома, которую подстилают, чтобы сильно не ушибиться? Или…».

Д'Арманьяк даже заерзал в седле.

Что, если скользкий Ла Тремуй вовсе не так плох, как о нем думают? Что, если, хлебнув лиха под Азенкуром и побывав в плену, он на самом деле решил сделать всё возможное, чтобы не дать англичанам одержать верх?! В этом случае устранение королевы было бы, действительно, шагом первым и очень логичным. И такой человек, как Ла Тремуй, не побрезговал бы втереться в доверие к Изабо ради собственных целей…

Но как узнать наверняка?

Спросить?

Нет… Если Арманьяк ошибся, такой вопрос может стать предисловием к приговору. Но если не ошибся, то возможно стоит повременить и дать Ла Тремую довершить его дело, не препятствуя ни в чем?..

– Скажите, граф, – внезапно спросил сам Ла Тремуй, и голос его разметал мысли д'Арманьяка как раз в тот момент, когда он уже заносил топор над головой Изабо, – а правду говорят, что принц Шарль называет герцогиню Анжуйскую матерью?

– Правда.

Ла Тремуй неодобрительно покачал головой.

– Боюсь, это не очень хорошо. Её величеству королеве это может не понравиться. Надо бы как-то деликатно объяснить герцогине… Все-таки – не совсем удобно. Да и принца следует подготовить. На всякий случай. Вдруг он сам захочет вернуться…

Граф Бернар ответил тяжелым взглядом.

«Жаль…», – подумал он.

А потом указал рукой вперед.

– За этим лесом Анжер. Когда приедем, можете пойти к принцу и поведать ему о недовольстве её величества. Но учтите, граф, в ЭТОМ деле я вам уже не попутчик.

* * *

Голоса в высоком каминном зале звучали отчетливо и громко, так что даже малейший вздох между