СНОВА СОМЮР

Воспоминания заставили мадам Иоланду схватиться за голову. Хотелось зажать уши, в которых долгим стоном снова послышался похоронный звон, два года висевший над Францией словно тяжелая, напитанная слезами туча. Казалось, этот звон настигал рано или поздно каждого француза и заставлял испытывать почти мистический страх: Господь от них отвернулся!

Что греха таить, не обошлась без подобных мыслей и сама герцогиня с её безжалостным умением видеть не только частное, но и целое. События, которые как правило располагались по жизни с интервалом в несколько лет, сплелись в те страшные дни настолько, что превратили короткий год после Азенкура в одно непрерывное горе. Ненасытная смерть уносила жизни, как подвыпивший крестьянин, выкашивающий вместе с лугом и собственный огород. Она тасовала планы королей и простолюдинов словно карточный шулер и выкладывала ухмыляющегося джокера с черепом вместо головы именно тогда, когда игрокам-людям только-только удавалось разложить свои мысли в нужном порядке…

К Рождеству в Париже скончалась безутешно оплакивающая своего плененного мужа дочь графа д'Арманьяк. Поговаривали, что последней смертоносной каплей яда, погубившей молодую женщину, стал отказ герцога Бэдфорского принять хотя бы часть выкупа за её Луи и отпустить его под честное слово.

Это известие огорчило мадам Иоланду вдвойне. По её расчетам пренебрежение, так открыто высказанное Шарлем по отношению к королеве, должно было подтолкнуть графа к решительным действиям. Но теперь, сломленный внезапным горем, он снова ни на что не решится, и нужно искать другие способы устранить Изабо, ставшую в своем любовном безрассудстве и бесполезной и опасной одновременно.

Однако беды и неудачи, если вдруг вцепятся в кого-нибудь слабого, уже не отпускают. А Франция была слаба и очень скоро получила новый ощутимый удар: быстро и неожиданно, точно так же как его старший брат, скончался и новый дофин – Жан, оставив единственным возможным престолонаследником принца Шарля.

Вот теперь мадам Иоланда действительно испугалась! Все её планы рушились и ломались под натиском неведомой уверенной силы. Одно получалось слишком рано, другое за ним никак не поспевало, и нужно было как-то исправлять ситуацию, что-то срочно предпринимать, но что и как – оставалось вопросом неразрешимым. И подступивший внезапно страх советчиком тут был никудышным.

Эта – первая на его памяти – растерянность жены чрезвычайно растрогала герцога Анжуйского. Он решил взять, наконец, инициативу в свои руки и твердо заявил, что поедет в Париж на похороны.

– Если не сделать этого и сейчас, – говорил герцог, – то в скором времени коннетабль Франции снова приедет, но уже не как друг, а как официальное лицо, ведущее расследование. Я должен опередить всех и показать двору, что совесть моя чиста! В крайнем случае, попытаюсь поговорить с королем… Шарля в Анжере нам больше не удержать – место дофина в Париже, но зато я, как ближайший родственник, могу занять место в Королевском совете, и всегда буду рядом, чтобы защитить его от любых врагов.

Герцогиня чувствовала внутри себя какое-то неприятие этого плана, но возразить ей было нечем. Отсиживаться в Анжу тоже был не выход. Легкий шепоток после смерти дофина Луи еще удавалось не принимать в расчет, поскольку оставался молодой и вполне здоровый Жан. Но смерть и этого принца словно указывала на Анжер, приговаривая: «Это они! Это им выгодно!». И было ясно, что сторонников у подобного обвинения найдется немало. Люди охотнее поверят в эту НЕСТРАШНУЮ причину гибели принцев, нежели в иную. В ту, которую подсказывал здравый смысл и политический расчет английского короля. Да и всех его союзников.

– Я не позволю всуе трепать свое имя! – продолжал убеждать то ли жену, то ли самого себя герцог. – Даже последнему дураку должно быть ясно, что любые враждебные действия против меня выгодны, в первую очередь, этому, черт его раздери, Монмуту! Еще бы! Анжу – причина всех раздоров! Это лучшая часть Аквитанского наследства! Ему плевать, что герцогство давным-давно отвоевано: он его хочет, и он его получит, не гнушаясь никакими средствами! И обвинять сейчас меня – хоть в чем, хоть в ничтожной какой-то мелочи – равносильно предательству!

Герцог шагнул к жене и обнял её за плечи.

– Не волнуйтесь, душенька, я вернусь очень скоро. Коннетабль не так глуп, чтобы арестовать меня. Но даже если это и произойдет, вину еще нужно будет доказать. А я уверен, вы сумеете найти хороших защитников, чтобы этот процесс заглох на корню.

Нельзя сказать, что подобное утешение сильно взбодрило мадам Иоланду, но не признать правоту мужа она не могла. Поэтому, скрепя сердце, согласилась на отъезд, оговорив, однако, что поедет и Танги дю Шастель, и еще несколько преданных дворян, лично ею отобранных. В результате её отборов герцог Анжуйский отправился в Париж во главе небольшой армии, которая, по тайному указу мадам Иоланды, должна была в самом крайнем случае отбить его светлость, хоть даже и у коннетабля, и вернуть в Анжер.

По счастью, ничего подобного делать не пришлось.

Меньше чем через месяц – живые и невредимые – все возвратились обратно. Герцог, весьма собой довольный, рассказал, что – да, после смерти Жана слухи о причастности Анжуйского семейства к отравлениям вспыхнули с новой силой, но потом как-то быстро угасли. Официальная версия и в этот раз оглашена была самая безобидная: для всей Франции «болезненный» принц Жан умер от причин вполне естественных, выразившихся в поврежденном когда-то давно – при падении с лошади – мозге…

– Но он действительно не был отравлен? – беспокойно допытывалась герцогиня, еще не верящая в благоприятный исход дела.

– Не знаю, душенька, – беспечно ответил герцог. – Арманьяк говорил об этом как-то туманно… Впрочем, уже и то хорошо, что Шарля в Париж пока никто не требует. Зато место в Королевском совете у меня уже есть.

– А что королева?

– Её не видел. Одни говорят, будто Изабо вне себя от горя заперлась в своем особняке, чтобы никого не видеть. Другие подтверждают – да, заперлась, но совсем по другой причине. Но нам-то с вами, душенька, какая, в сущности, разница, правда?

Однако разница была!

Мадам Иоланда чувствовала всем сердцем, что точка в этом деле еще не поставлена! Тревожась и бесконечно удивляясь, она расспрашивала мужа обо всех подробностях поездки и пыталась разобраться, что же её, в конце концов, так беспокоит? Однако герцог, как всякий презирающий политику мужчина, видел только то, что видел, и на все расспросы отвечал одно: «Всё хорошо. Вы слишком переволновались, дорогая. Уверяю вас, никакой опасности нет, там все спокойно», чем не