словами был слышен на высокой галерее, углом нависавшей над входом из внутренних покоев. Там, никем не замеченная, стояла мадам Иоланда и внимательно слушала, о чем говорят с её мужем коннетабль и Великий управляющий двора.

Приезд этих двух господ не стал такой уж большой неожиданностью, но всё же выглядел совсем не так, как ожидалось. Во-первых, ждала герцогиня одного только графа и ждала уже давно. А во-вторых, никак не думала, что поводом для приезда станет попытка увезти Шарля обратно в Париж!

Мадам де Монфор писала оттуда достаточно часто, чтобы мадам Иоланда имела представление о том, как развивается любовная интрижка королевы с шевалье де Бурдоном. Судя по всему, об осторожности Изабо беспокоилась уже не так усердно, а, значит, Бернару Арманьякскому оставалось только хорошенько подтолкнуть её к той пропасти, которую герцогиня любезно разверзла перед королевой, «подарив» ей шевалье в день сватовства.

Но случился Азенкур, потом – почти вслед этому горю – умер дофин Луи, и герцогиня вполне обоснованно решила, что графу сейчас «не до того». Что, как глава обескровленной партии, он изыскивает средства для укрепления её рядов, а, значит, и своего положения при дворе…

Однако граф приехал именно тогда, когда его не ждали. Да еще и привез этого неприятного Жоржа Ла Тремуя!

Увидев перед собой нового управляющего двора, герцогиня никак не могла отделаться от чувства брезгливости. Ей не понравилось в незваном госте всё: от бесхарактерного лица и торчащих из-под короткой прически огромных ушей до угодливого подхихикивания при разговоре. Раздражало выражение преувеличенной заботы, когда речь заходила о вещах серьезных, и слезливого умиления, когда говорили о королевском семействе. Всё это выглядело насквозь фальшивым и заставляло думать либо о глупости Ла Тремуя, либо о корыстном лицемерии. И мадам Иоланда предпочла склониться к лицемерию, тем более, что, в отличие от графа Арманьякского, она ничем Ла Тремую не была обязана и не старалась прикрыть его «непонятность» иллюзорными надеждами на выстраданный в плену патриотизм.

Вот почему, унизившись до подслушивания, стояла она сейчас на галерее и внимательно следила за каждым словом, жестом или взглядом разговаривающих мужчин. И старалась хоть в чем-то разобраться.

– Ваша светлость, – говорил, между тем коннетабль, – поймите нас правильно. Желание забрать принца Шарля в Париж их величествами не высказывалось, поэтому вы вольны нам отказать и поступить так, как сочтете нужным. Но, поверьте, желание это было продиктовано исключительно соображениями безопасности…

– Безопасности? – с притворным удивлением перебил герцог. – Выходит, если я правильно понял, вы хотите забрать Шарля из безопасного Анжера, чтобы увезти в Париж, где, как я слышал, все только и шепчутся об отравлении дофина?

– Анжер не так уж и безопасен, – возразил граф. – По дороге сюда я видел толпы беженцев. Среди них не только рабы, но и дворяне, а ваш дом, насколько мне известно, достаточно открыт… Я не хочу сказать, что вы принимаете всех без разбора, но как сейчас угадать – кто враг, а кто друг? Подосланный убийца может прикинуться кем угодно.

Герцог откинулся на стуле и сложил на груди руки.

– Значит, слухи об отравлении все же верны? Тогда почему вы не зовете в Париж и меня, и все моё семейство?

Граф Арманьякский тяжело вздохнул.

– Вы нужны не отравителям, а сплетникам…

И, увидев как взлетели брови герцога, поспешил увести разговор подальше от опасной темы, которой так неловко коснулся.

– Ваша светлость, поверьте старому другу: слухи о том, что дофина отравили, начались не на пустом месте. Лекарь при мне осматривал тело и хотя явных признаков не обнаружил, свои сомнения он все-таки высказал, а я эти сомнения принял в расчет, потому что, согласитесь, трудно умереть в девятнадцать лет будучи абсолютно здоровым.

При этих словах Ла Тремуй округлил глаза и произнес с видом наивного простака:

– Что вы, мессир, принц всегда отличался крайней болезненностью.

Арманьяк поморщился.

– Я сейчас говорил о действительных болезнях, а не о тех, которые случаются от переедания или других излишеств, которым с попущения герцога Бургундского несчастный Луи, упокой Господь его душу, предавался с малолетства.

Голос коннетабля звучал устало.

– Мне бы тоже хотелось думать, что наследный принц королевства, терпящего одно бедствие за другим, умер от естественных причин. Но сейчас, к сожалению, слишком многие хотели бы избавить Францию от правления Валуа. Поэтому, как человек обремененный ответственностью, я не могу закрывать глаза на существование неких враждебных сил среди окружения их величеств! И обязан принять меры! Если дофина действительно отравили, глупо полагать, что заговорщики на этом остановятся…

Он хотел добавить, что лично будет следить за принцем в Париже и не позволит волосу упасть с его головы! Что по старой традиции назначит его на пост главнокомандующего, и это даст сторонникам правящей партии ощущение хоть какой-то стабильности: заставит сплотиться, добавит уверенности… Но не успел.

Ла Тремуй вдруг собрал губы щепоткой и достаточно громко фыркнул.

Все тут же к нему обернулись.

– Что означает ваш смех, сударь? – холодно спросил герцог Анжуйский. – Вы не согласны с коннетаблем?

– Нет-нет, я с ним полностью согласен, – тут же сделал озабоченное лицо Ла Тремуй. – Мне просто кажется, что мессир несколько преувеличивает опасность. Слухи о заговоре действительно ходят при дворе, но я ни разу не слышал, чтобы говорили об истреблении ВСЕХ королевских наследников. – Он застенчиво потупился. – Просто считают, что есть некий расчет… называют кое-какие имена…

– Какие же? – глухо спросил герцог, и мадам Иоланда по голосу догадалась, что он еле сдерживает ярость.

– Разные, ваша светлость… Но в основном имена тех, кому может быть выгодна смерть дофина и его первого преемника, – развел руками Тремуй.

Он выдержал паузу и только потом добавил.

– Вот почему граф и сказал, что прибыл сюда из соображений безопасности… Безопасности не только принца, но и вашей светлости. Как только Шарль вернется в Париж, это лучше любых других мер заткнет рты недоброжелателям.

– Что?!!!

Мадам Иоланда вздрогнула – ей показалось, что в зале прозвучал раскат грома. Но это всего лишь упал стул, с которого герцог поднялся слишком резко.

– Значит, говоря простыми словами без выкрутасов, именно меня считают отравителем дофина?!– прорычал он.

Коннетабль и Ла Тремуй тоже подскочили.

– Ваша светлость, вы не так поняли… – забормотал д’Арманьяк. – эти слухи мы и не хотели допустить…

Но герцог не слушал.

– Приехать сюда было твоей идеей, Бернар?! – спросил он, не снижая тона.

Коннетабль беспомощно взглянул на Ла Тремуя, и герцогиня невольно подалась вперед, чтобы рассмотреть выражения лиц. Но управляющий двора стоял с отрешенным видом, словно говоря: «Я тут не при чем».

– Так вот, –