Минут пять они долбили по окопам. Оказывается, на позицию морпехов пришла старуха и попросила их пропустить в Чечен-Аул, к умирающей дочке. Старуха была древняя и подозрений не вызвала. Отнеслись к ней с почтением. Решили её пропустить, предупредив восьмую роту, чтобы они не обстреляли её ненароком. Двое солдат со взвода Явлинского сопроводили её до нейтральной полосы, показали как ей идти, чтобы она не подорвалась на минах. Всё честь по чести. А через час артиллерийский налёт по той части позиций, где была старуха. Троё солдат убито. Через сорок минут приходит командир восьмой роты, который наблюдал за старухой в бинокль и говорит: как только она подошла к окраине, её там встретили трое боевиков и увели в деревню.

- Борис Геннадьевич, вот бои в Грозном вроде бы научили не доверять им, а всё равно прокололся. У нас случай был, когда наш батальон в городе бился. По позициям батальона чеченский старик с тележкой шарахался. Был довольно крепенький, общительный и подозрений не вызывал. Разную дребедень и рухлядь в развалинах собирал и возил на тележке. Мы к нему за несколько дней привыкли, подкормили. А в это время заколебал нас духовский 82 мм миномёт. Кочующий был, и мы никак не могли вычислить, откуда он стреляет, и с какого места следующий раз стрельнет. А тут совершенно случайно обратили внимание: куда старик с тележкой уйдёт, так оттуда через десять минут мины прилетали. Стопорнули его, обыскали и в тележке находим ствол миномётный, опорная плита, двунога-лафет и десять мин. Вот тебе и старикан, там мы его и расстреляли. И тут вчера так прокололся…, - Виктор от злости на себя заскрипел зубами и разлил остатки коньяка по кружкам. Выпили, помолчали. Явлинский достал из кармана листок бумаги, где у него было записано каких и сколько боеприпасов мы должны получить на него на нашем складе. Обсудив этот вопрос, Явлинский ушёл к себе, а Кирьянов и Карпук на машине уехали на склад РАВ за боеприпасами. Я же начал собирать бельё, так как через десять минут должен быть в дивизионе: Андрей Князев пригласил меня к себе в гости и в баню. Выпили мы с Явлинским вроде бы немного, но хмель довольно хорошо ударил в голову и я был в приподнятом настроении. В землянку спустился Алушаев и нерешительно затоптался у входа: - Товарищ майор, мы тут чеченца задержали, когда он через наш мост хотел пройти. Что с ним делать?

- Алушаев, приказа - «пленных не брать» ещё никто не отменял. Отведите к автобусной остановке и расстреляйте его. Только сначала допросите: кто он, откуда и всё это запишите.

- Товарищ майор, не можем мы его расстрелять. Лучше вы сами гляньте на него.

К этому времен я закончил собирать вещи и принадлежности к бане. Взял автомат и вышел на улицу, где стояли человек семь солдат и среди них старик. Я подошёл к нему.

- Здравствуйте отец. Куда идём? – Старик с большой седой бородой, в очках с сильными и выпуклыми линзами, лет семьдесят-восемьдесят, хорошо и богато одетый. На голове каракулевая папаха, на ногах начищенные хромовые сапоги. Всем своим видом он вызывал уважение и почтительность.

- Да вот, сынок, нужно мне пройти в Чечен-Аул, сына найти, - неожиданно сильным и сочным голосом начал старик, - да твои солдаты задержали меня.

- Не вовремя, отец, сына пошли искать. Документы есть? – Старик степенно расстегнул карман и достал небольшую красную книжицу. Протянул её мне.

- Мы ж, сынок, время не выбираем. Сын пропал, а я отец - волнуюсь. Вот и пошёл искать.

Документ оказался удостоверением участника Великой Отечественной войны, 1923 года рождения. Я захлопнул удостоверение и с сожалением протянул его обратно: - Отец, не вовремя… Не вовремя вы ищете. У меня есть приказ – всех расстреливать. Сын то в боевиках наверно, раз в Чечен-Аул идёте?

Старик стал оправдывать своего сына, рассказывая какой он положительный. Но я его прервал.

- Отец, у меня приказ. Понимаешь – ПРИКАЗ…. Всех расстреливать. И я тебя должен сейчас расстрелять. Война есть война. – Я повернулся к солдатам, - Кто?

Солдаты замялись. Алушаев потянул меня за рукав: - Товарищ майор, может не будем расстреливать. Давайте отпустим его. Пусть идёт в свой Чечен-Аул.

- Алушаев, ты видел командир взвода морпехов расстроенный к нам пришёл. Так вот, вчера они старуху пропустили в деревню, а потом арт. налёт и три пехотинца были убиты. Сейчас его пропустим и где есть гарантия, что через час по нам не нанесут артиллерией удар. Я сейчас отвечаю за вас перед вашими родителями и командованием. И не хочу потом оправдываться перед ними за ваши трупы, из-за своей мягкотелости. Лучше грех на душу возьму и сам его расстреляю.

Чеченец стоял и улыбался, слушая наш спор. До него не доходило, что в этот яркий солнечный день и может закончиться его жизнь. Вот эти солдаты и их командир, которые с почтением и уважением разговаривают с ним, могут расстрелять его.

- Хорошо, отец, мы сейчас проголосуем: расстреливать тебя или нет. - Старик улыбнулся на мои слова, воспринимая их за шутку. Ну, попугают мол, да и отправят обратно домой или всё-таки пропустят в Чечен-Аул.

Я достал из кармана блокнот и ручку, после чего твёрдой рукой решительно вывел – «Да». У меня даже мысли не было нарушить приказ о пленных и он как заноза сидел в моём мозгу, требуя только одного – РАССТРЕЛЯТЬ. Хотя с другой стороны в глубине сознание был смутный протест против этого решения. Нельзя взять и расстрелять старого человека, который невольно даже своим видом вызывал уважение. Нельзя расстрелять участника Великой Отечественной войны, к которым я испытываю искреннее уважение. Нельзя. Но вся моя военная жизнь, всё что было вбито многолетней службой в моё сознание, говорило – Ты Обязан Выполнить Приказ и РАССТРЕЛЯТЬ ЕГО. Как немцы говорят: - Befel ist befel. (Приказ есть приказ).

Черканул и передал блокнот ближайшему солдату, а по тому характерному движению руки понял – он написал «Нет». Тоже самое написали и остальные солдаты. Взял блокнот в руки и