– Вообще-то я тоже имею к этому отношение.

Папа бросает взгляд на меня, и мне хочется съежиться и исчезнуть.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я убираю за ухо прядь волос, поправляю очки. Надо было подготовиться, начать репетиции еще год назад, потому что сейчас я не представляю, с чего начать. С того, как увидела Дрикса в мае и встречалась с ним потом у них за спиной? Как влюбилась в него, а он в меня? Или с того, как была у него дома, и его друг сказал, что он не грабил магазин? А может, признаться, что проникла в его кабинет, залезла в его бумаги и обнаружила доказательство невиновности?

Поднимаю голову. Я в свободном падении и готовлюсь к удару о землю.

– Дрикс не грабил тот магазин. – Я достаю листок из кармана, разворачиваю и кладу на стол. – Это скриншот кадра записи камеры видеонаблюдения, и у человека, ограбившего магазин, есть татуировка на предплечье. У Дрикса никаких татуировок нет.

Отец смотрит на фото, и его застывшее лицо ужасно.

– Ты же сам признался.

Краем глаза смотрю на Дрикса и восхищаюсь им: сидит в кресле напротив, собранный, спокойный, невозмутимый.

– Да, сэр, признался. Но я согласился на сделку, потому что мы не могли позволить себе адвоката, а они грозили осудить меня как взрослого, если не возьму вину на себя. Мы с братом подумали и решили, что рисковать не стоит. Мы понимали, что все улики против меня, но вот этот снимок доказывает, что я не совершал преступления. Если позволите, я могу объяснить, кто это сделал.

– Откуда у тебя этот снимок?

Дрикс начинает отвечать, и я понимаю, что он хочет прикрыть меня. Но Генри не прав – правда всегда важнее.

– Снимок нашла я. – Теперь молчать уже бесполезно. – Я просматривала папку Хендрикса. Здесь, в твоем кабинете. Мне сказали, что он не виноват, и я искала ответ.

Отец смотрит то на меня, то на него, и я понимаю, о чем он думает. Ему уже ясно, что мы сохранили отношения. Пора и мне сделать свой выбор.

– Хочу, чтобы ты все знал. Мы с Дриксом вместе.

– Вместе?

– Мы встречаемся, сэр, – вступает Дрикс, прежде чем я успеваю ответить. – Видимся после собраний. Прошу извинить, что делали это у вас за спиной. Обещаю, в дальнейшем все будет только с вашего разрешения.

А вот заходить так далеко ему определенно не следовало.

На шее у папы проступают бугры мышц, и мое сердце набирает ход, так что приходится вцепиться в подлокотники, чтобы не упасть.

– Мне нужно, Элль, чтобы ты вышла. Иди в свою комнату и не выходи, пока я не скажу.

– Папа…

– Иди! – гневно рявкает он, повысив голос, и у меня впервые появляется чувство, что мы – чужие люди.

Собравшись с духом, я смотрю на Дрикса, и он едва заметно наклоняет голову – иди. Я иду и как будто бросаю его в беде. Отец начинает орать еще до того, как я успеваю закрыть дверь.

Губернатор Монро кричит на меня не как политик, а как родитель, и я принимаю его крики молча. У меня не было отца, который заступался бы за меня. Не было матери, которая была бы готова отстоять раунд, защищая меня. Подвергнуться порке, пусть даже словесной, удовольствие небольшое, но я понимаю его и уважаю как любящего свою дочь отца.

– Я отнесся к тебе с уважением. – Он уже не орет, но чертовски возбужден и швыряет на стол ручку. – Почему ты не ответил мне тем же?

Губернатор откидывается на спинку кресла, и между нами повисает тяжелое молчание. Лицо его напряжено до предела, и я начинаю отсчитывать ритм басового барабана. Время идет, и в какой-то момент становится ясно, что вопрос был не риторический, и от меня ждут ответа.

– Вы правы, и мне очень жаль. Нам с Элль не следовало держать наши отношения в тайне.

Никакой реакции, даже мускул не дрогнул. Приговор ясен. Пошли бы мы к нему или нет – не важно, потому что ответ в любом случае был бы один: запрет. Отсюда вопрос, насколько искренне мое сожаление, потому что встреча с Элль одно из лучших событий в моей жизни.

– Вы имеете полное право сердиться на меня за то, как я строил отношения с вашей дочерью, но это никак не меняет того факта, что Элль нашла снимок, доказывающий мою невиновность.

Губернатор поднимается и идет к бару. Однако, вместо того чтобы плеснуть себе в стакан виски, как показывают в кино, он достает из мини-холодильника две бутылки воды, отдает одну мне и садится в то кресло, где сидела недавно Элль.

Он ставит воду на стол и подается вперед.

– Начни сначала. Постарайся припомнить, как все было. Что предшествовало преступлению и что случилось потом. Если ты ел хлопья на завтрак, я хочу это знать. Не упускай ни малейшей детали, какой бы незначительной она тебе ни показалась. И ничего не приукрашивай. В тот вечер ты был нетрезв. Я видел данные токсикологических тестов. Повторяю, мне нужно знать все. Полную правду.

Ему нужна откровенность. Это видно в каждой его морщинке у глаз и рта, в наклоне тела. С самого начала Элль объясняла мне это. Ее отцу люди не безразличны, и он делает все, что в его силах, чтобы помочь им. Я восхищен, растерян и смущен.

– Никто, кроме вас и вашей дочери, не пытался помочь мне. Я… – Мысли разбегаются, словно меня огрели кирпичом по голове. – Я не знаю, что с этим делать.

Губернатор смотрит мне в глаза.

– Ты примешь помощь. Как я сказал, начни с самого начала. Мне нужно знать, в чем тут дело.

Дрикс: Твой отец попросил дать ему двадцать четыре часа, чтобы все обдумать, а потом он свяжется со мной и предложит свой вариант действий. А еще он попросил некоторое время держаться от тебя подальше. Чертовски зол и имеет на то право. Он знает, что я напишу тебе об этом, но опять-таки из уважения к нему я не стану с тобой встречаться, пока не получу от него разрешение. Мы ведь выдержим. Согласна?

Я: Да.

Дрикс: Я люблю тебя. Не забывай об этом.

И потом ничего. Двадцать четыре часа вот-вот истекут, и тишина представляется мне темной комнатой с чудовищами и ямами. Папа со мной не разговаривает. Мама даже не смотрит в мою сторону. В доме полно папиных сотрудников, все чем-то заняты, и все демонстрируют признаки панической активности, как пчелы в подвергшемся опасности улье.

Сижу на верхних ступеньках лестницы с сотовым в руке, жду, что Дрикс снова свяжется, но от него ничего нет. И не будет, пока Дрикс не получит разрешение, а разрешения просто не будет никогда, судя по тому, с каким раздражением папа меня игнорирует.

Терпение. Вся сложившаяся ситуация требует огромного терпения. Мой папа – хороший человек, и я должна верить, что наш план сработает.

Стук каблучков предшествует появлению в передней мамы. Она останавливается внизу, смотрит вверх, и, когда наши взгляды встречаются, меня охватывает непонятная печаль. Судя по тому, что мама запинается, это чувство настигает и ее.