Задний двор большой, зеленый, пышный, но внимание привлекает белая беседка рядом с плакучей ивой. Живописная, уединенная, идеальная как укрытие. А оно нам с Элль может понадобиться. Нам нужно жить в нашем собственном мире.

Я выхожу, обхожу машину, открываю дверцу со стороны Элль и подаю ей руку. Она смущенно улыбается, и наши пальцы сплетаются. Закрываю дверцу и смотрю ей в глаза, чтобы она знала – я серьезен на все сто.

– Когда это закончится, пойдешь со мной на свидание.

Элль расцветает.

– Это вопрос? Я потому спрашиваю, что не услышала в конце вопросительного знака. В реальном мире люди просят свидания, а не назначают его.

Она меня убивает.

– Сначала извинение, теперь просьба… ты дорого обходишься.

Элль смеется, и я тяну ее за руку.

– Идем со мной.

Взявшись за руки, мы идем по траве, и Элль показывает место, где Генри построил для нее домик на дереве, когда ей было десять лет; другое, где отец учил ее, как отбивать мяч битой, и то, где они с мамой теплыми и ленивыми летними деньками читали вместе книжки.

Под сенью плакучей ивы рассказываю Элль, как Эксл учил меня играть на гитаре, как потом я сам выбрал барабаны и как бабушка Холидей сказала, что раз уж я не полная задница, то она даст мне уроки игры на пианино. Рассказываю, что на день рождения мы бросаем друг в друга торты с тех пор, как я давненько запустил своим в Холидей, которая действовала мне на нервы. Так родилась традиция.

Мы разговариваем, смеемся и несколько минут чувствуем себя подростками, прогуливающимися летним деньком. Теплый ветерок, голубое небо, распевающие пташки… В беседке нас встречает тень. Мы садимся на деревянную скамью, и Элль берет меня за руку.

– Хочу, чтобы когда-нибудь на благотворительный вечер со мной пришел ты, – говорит она мягким, мечтательным голосом, как будто мы перенеслись в другое место, в другое время.

– Мне придется надеть смокинг?

Она моргает:

– Конечно. Ты и в костюме потрясающе выглядишь, но я мечтаю увидеть тебя в смокинге.

– Над фантазиями нам еще надо поработать. В моих одежды обычно меньше, а не больше.

Элль краснеет, но улыбается – по-настоящему.

– У тебя твои фантазии, у меня – мои. Но представь – мы с тобой вместе. Я – в длинном струящемся платье, ты – во всем обворожительно черном. А потом мы танцуем, и ты навсегда сохраняешь в своей памяти меня в прекрасном платье и нас танцующими.

Представить нетрудно. Знала бы, сколько самых разных «мысленных снимков» уже отложены у меня в голове. Но я слышу, что говорит Элль, и понимаю, что она хочет показать меня как своего парня. Хочет танцевать со мной у всех на глазах. А сейчас она готова пройти ради меня через ад, и я могу сделать все ради нее.

Порыв ветра пронзает беседку и бросает пряди волос ей в лицо. Я сжимаю ее руки.

– Потанцуй со мной.

Элль ослепительна. Ее глаза, ее улыбка – солнце, которое центр моего мира. Она встает посредине беседки, кладет руки мне на плечи, и мы раскачиваемся из стороны в сторону. А потом я делаю то, что не делаю почти никогда, – пою.

Пою негромко, мягко, прямо ей в ухо, и мы движемся в ритме мелодии. Я пою о полете, о крыльях любви и в своем любимом месте, там, где ритм убыстряется и меняется, кружу Элль. С поворотом на каждый удар малого барабана. Затем драматическая пауза – ни ритма, ни голоса, ни музыки, – и я наклоняю ее, и она смотрит на меня снизу вверх с такой любовью, что мое сердце готово устремиться в небо.

Привлекаю ее к себе, и мы уже не танцуем, а только держимся друг за друга. Она наклоняет голову чуть вбок и облизывает губы, я заключаю ее лицо в рамку ладоней и, отвечая на приглашение, целую. Легко и медленно. Чтобы запомнить, какая она мягкая снаружи, но несгибаемая внутри.

И спичка вспыхнула. Губы приходят в движение, ее руки у меня на спине, грудь прижимается к груди. Пожар разгорается, но сейчас не время и не место, потому что поцелуй – это обещание.

Обещание остаться с ней, несмотря на последствия. Обещание любить ее. Обещание, что однажды, когда-нибудь, мы вместе выйдем на танцпол. Я – в смокинге. Она – в прекрасном платье.

Я еще раз целую ее в губы и отстраняюсь. Не говорю, что люблю ее, потому что за меня все сказал поцелуй. Она тоже ничего не говорит, потому что все, что мне нужно, говорят ее синие глаза.

Я снова обниму ее, снова буду с ней, и к тому времени, когда это случится, я уже освобожусь от прошлого.

Руки холодеют. Мерзнут. Но при этом потеют. Дрикс следует за мной по дому. Как всегда после долгих поездок, в доме пусто. Мама и папа предпочитают отдохнуть, побыть какое-то время одни после долгого напряжения, когда им приходилось изображать совершенство.

Когда мы только вошли, мама поднималась по лестнице, и я, услышав ее шаги, остановилась, чтобы она не обернулась и не увидела меня. Видеть разочарование на ее лице мне совсем ни к чему. А еще я не хочу, чтобы она задержала меня на пути к папе. Дело касается нас троих: меня, папы и Дрикса.

У двери кабинета я делаю глубокий вдох, но это не помогает – тошнота накатывает волнами, и остановить их мне не по силам. Как только одна волна теряет силу и опадает, ей на смену спешит другая. Но ведь мы все делаем правильно. И папа обязательно это поймет. Позлится из-за моего вранья, но в конце концов простит, потому что любит.

Стучу в дверь. Папа разрешает войти, и Дрикс кладет руку мне на шею. Жест ободрения и поддержки. Я на мгновение закрываю глаза, а когда Дрикс убирает руку, толкаю дверь и вхожу. Папа широко и радушно улыбается, и я вижу, как сильно он скучал по мне.

– Вот и ты. Я говорил твоей маме, что ты скоро будешь. Где пообедаем? Выбирай. Можем даже в кино сходить, если хочешь что-то посмотреть.

Улыбка на его лице меркнет и исчезает, как будто кто-то стирает ее ластиком. Дрикс уже вошел в комнату, и я не останавливаюсь, потому что, если остановлюсь, могу оробеть и потерять самообладание. Сажусь в кресло напротив папиного стола, на самый краешек, где чувствую себя словно на качелях.

– Привет, пап.

Отец не спускает глаз с Дрикса, который стоит за другим свободным стулом.

– Чем могу быть полезен, Хендрикс? Ты, может быть, не знаешь, но мы с женой только что вернулись из поездки. Я обычно не принимаю без предварительной договоренности, но знаю, ты не пришел бы, если бы это не было важно.

– Да, сэр. Я получил некоторую информацию и поехал сюда прямиком со стройки, чтобы встретиться с вами.

На лбу у папы проступают морщинки беспокойства, и это дает мне надежду. Мой папа – человек неравнодушный

– Элль, спасибо, что привела Хендрикса. Ты не оставишь нас на несколько минут?

Вот и пришло время шагнуть с утеса.