– И поэтому ты согласился признать себя виновным и заключить досудебную сделку? Ради Доминика?

И да, и нет.

– Я согласился на сделку, потому что меня нашли в бессознательном состоянии за магазином, с пистолетом, который использовался при ограблении, и потому что на записи с камеры наблюдения оказался парень примерно моего роста и телосложения. Кроме того, рядом со мной нашли рубашку, шапочку и бандану, те самые, что были на грабителе.

– И никто не попытался доказать, что их могли подбросить?

Я пожимаю плечами:

– В полиции сказали, что я отрубился, когда переодевался, а деньги из магазина, скорее всего, кто-то стащил у меня уже потом. Я согласился на сделку, потому что общественный защитник, которого мне назначили, понятия не имел, что происходит, и меня, если бы я не признался, судили бы как взрослого. Выбор был из двух зол, и я выбрал то, что меньше воняло.

Элль открывает сумочку и достает сложенный листок.

– Нашла это в кабинете отца, в твоей папке.

Разворачиваю листок. Передо мной снимок, которого я никогда не видел.

Видеокадр записи камеры наблюдения. Мне показывали только некоторые части записи и отдельные кадры. Элль протягивает руку и накрашенным ноготком указывает на предплечье.

– У него татуировка. Ты не грабил магазин, и теперь у нас есть доказательство.

Присматриваюсь к тату – обвитый лозой крест, – и внутри меня как будто взрывается огненный шар ярости. Через мгновение я уже на ногах.

Убью гада.

Убью, даже если на этот раз мне придется пойти в настоящую тюрьму.

Дрикс пошел за машиной Эксла, и я оборачиваюсь, ищу взглядом кого-нибудь, кто мог бы помочь.

– Эксл! – Я бегу за ним. – Дрикс, подожди. Да остановись же! Эксл, пожалуйста!

Водительская дверца открыта, но запрыгнуть в кабину Дрикс не успевает. Эксл хватает его за руку, разворачивает и впечатывает спиной в борт грузовичка.

– Ты что делаешь? Мы на работе!

В крови шумит адреналин, и глаза Дрикса мечут огненные стрелы. Я останавливаюсь. Лицо перекошено безумным гневом, зубы сжаты, все тело напряжено и готово к броску, как у змеи перед смертельным укусом, – таким я никогда прежде его не видела. Ни его, ни кого-либо другого. Это не просто ярость. Не просто гнев. Это нечто нечеловеческое, нечто дикое, первозданное, необузданное, жаждущее крови.

Дрикс припечатывает листок к груди брата.

– Дружок Холидей. Он ограбил магазин, подставил меня и теперь ответит за это.

Одной рукой Эксл держит Дрикса, обхватив его запястье пальцами, словно стальными тисками, другой вырывает у брата ключи и поворачивает листок.

– Тату на предплечье, – шипит Дрикс. – Это Джереми.

Эксл разжимает пальцы и… Далее следует предложение, повторить которое решится не каждый.

– Где ты это взял?

– У меня. – Я подхожу ближе. – Келлен попросила помочь, и я нашла это в деле Дрикса.

В глазах Эксла лед.

– Так твой отец знал, что Дрикс не грабил магазин?

Я так поспешно и решительно трясу головой, что узел волос расползается на прядки.

– Нет. Это невозможно. Он не имел никакого отношения ни к аресту, ни к предложению окружного прокурора. Отец подключился, когда кандидатов для программы уже отобрали. Он полностью доверился окружному прокурору и не сомневался, что тот сделает правильный выбор.

– Мы не видели этот снимок, – говорит Дрикс. – И даже не знали о его существовании.

– Мы и не спрашивали. – Эксл трет ладонью щеку. – Я был дурак и даже не задавал вопросов. Но теперь-то надо быть поумнее. Надо продумать, как очистить твое имя и как не создать проблем для Келлен. Нужен адвокат. Хороший.

– И чем мы ему заплатим? – бросает Дрикс.

– Не знаю, но что-нибудь придумаем.

– Мой отец, – говорю я, и братья поворачиваются ко мне и смотрят так, будто уже забыли о моем присутствии. – Мы пойдем к нему. Он поможет. Я знаю.

Лицо Дрикса остывает от гнева.

– Мы не можем пойти к нему. Нам нельзя быть вместе.

Страх и тревога нарезают круги у меня в животе, но выбирать не приходится, и я сглатываю тошнотворный вкус. Разве я не папина дочь?

– Отец открыл программу, чтобы дать голос безголосым. Ему не понравится, что я промолчала, выгораживая себя. Это важно. И ты не пустое место. Пусть злится, но он все равно меня любит, а значит, простит. Речь идет о тебе и твоем будущем. Ты должен получить все, что заслужил.

Машина у Элль самая красивая из всех, на которых мне доводилось кататься. Кожаные сиденья, работающий кондиционер, мотор, который не стучит так, словно вот-вот сорвется. Все плавно, гладко и тихо, если не считать постукивания пальцами по рулю на перекрестках в ожидании зеленого света. Элль нервничает, и я тоже. Никто не знает, как пройдет разговор с ее отцом, но что-то подсказывает, что добром это не кончится.

Она сворачивает на подъездную дорожку, берет вправо, объезжает дом и останавливается перед большим гаражом. Ровный шум мотора сменяется полной тишиной.

– Ты не обязана это делать, – говорю я.

Элль смотрит на меня, и ее пугающе бесстрашные голубые глаза смягчаются.

– Такой меня воспитали. Отец учил сражаться за людей, а ради тебя сражаться определенно стоит.

Сражаться. Я сражаюсь всю жизнь. Но ради чего? Мои сражения – кулачные драки, и не встреться мне в жизни Элль, я так бы и продолжал, катился бы по той же дорожке, и вот теперь схватился бы с Джереми.

Я люблю Эксла, но когда он сказал, что нужно соглашаться на сделку, это было хуже, чем удар под дых. Хуже, чем если бы мне голову оторвали от тела. Хуже, чем если бы сердце вырезали из груди. Брат сказал сдаться. Сказал, что мы не сможем победить. Сказал не лезть в драку.

Что-то во мне сломалось тогда. Что-то, что делало меня собой. И вот теперь я сижу рядом с Элль, понимая, что, сражаясь за меня, она вызовет на себя гнев всей своей семьи. Я сижу, чувствуя, как закипают эмоции, грозя прорваться наружу.

Кладу ладонь ей на щеку, и она льнет ко мне.

– Спасибо.

– Меня, возможно, растопчут в пыль, – говорит Элль, и улыбка у нее получается неестественная, принужденная. – Подождешь здесь?

Провожу пальцем по ее губам, стираю фальшь. Мне по душе настоящая, искренняя, пусть даже грустная.

– Все получится. Твой отец – хороший человек, и я не пожалею времени и сил, чтобы доказать ему, что достоин тебя.

– Надо идти. – Уголки ее губ ползут вниз, и у меня сжимается сердце.