Когда Ксиала вернулась, Серапио дремал. Лампа почти догорела, а он слишком удобно лежал для того, чтоб вставать и снова разжигать ее. Тем более что ночью все становилось тенями среди теней, а он видел в полной темноте так же хорошо, как и при почти отсутствующем свете лампы, но по мере того как приближалось солнцестояние, он чувствовал, как внутри него растет тень, а вместе с ней обострялось и его восприятие. С тех пор как ему исполнилось двенадцать, он был все так же слеп, но Ксиала, казалось, запечатлевалась в его сознании особенно ярко, особенно интенсивно. Он не знал, было ли это из-за растущего внутри него бога или из-за ее тиковой магии, но все, что касалось ее, он чувствовал более остро и скучал по ней, когда она уходила.

Он слушал, как она ходит по комнате, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить его. Он снова хотел попросить ее присоединиться к нему, разделить с ним узкую кровать, но боялся, что она откажется. Это было чувство, которого он давно не испытывал. Желание он тоже в последнее время не испытывал, но сейчас оно вспыхнуло в груди острой болью. Он хотел, чтобы она была рядом, хотел почувствовать, как она пахнет солнцем, солью и океанской магией.

Он полагал, что это вполне логично. Теперь, когда Това так близко и его время подходит к концу, разумеется, у него должны были возникнуть страхи и желания. Но он и не предполагал, что все они сосредоточатся вокруг этой женщины. Он попытался вспомнить некоторые упражнения, которым научил его первый наставник, те, что помогали дисциплинировать ум, но вся его сосредоточенность исчезла, стоило Ксиале – такой теплой, чистой и мягкой – забраться к нему в постель.

– Подвинься, – проворчала она, легонько толкнув его в плечо.

Он услужливо подвинулся.

– Эта кровать рассчитана только на одного человека, – пробормотала она, устраиваясь поудобнее. – И уж точно не на гиганта обреги.

– Если хочешь, мы можем лечь на пол, – предложил он.

– Семь преисподен, Серапио! – сказала она. – Я уже несколько недель спала на полу. Все, что мне нужно, это кровать, пусть даже она будет слшиком маленькой для нас двоих. – И она, словно желая подчеркнуть, насколько тесным было ложе, закинула ногу на его ногу и положила голову ему на грудь.

Его сердце заколотилось как бешеное, а там, где их кожа соприкоснулась, разлился жар. На мгновение ему захотелось, чтобы ему не нужно было говорить ей о том, что будет дальше, и что, возможно, они могли бы остаться здесь и притвориться, что Това действительно очень далеко.

– Знаешь, – сказала она сонным голосом, – может, это и к лучшему, что ты не трахаешься.

Он чуть язык не проглотил.

– В смысле, – продолжила она, – я-то трахаюсь. И много. Тики не заморачиваются такими вещами, да и вдобавок мне это нравится. Но когда у тебя есть друг – это даже здорово.

– Но я бы не сказал, что я не…

– Но разве тебе никогда не хотелось прекратить это? – продолжила она, будто бы и не заметив, что он заговорил.

Серапио нахмурился:

– Прекратить что?

– Вести себя как старик. Я имею в виду, ты не трахаешься…

– Пожалуйста, перестань так говорить!

– И ты не пьешь, и я никогда не видела, чтобы ты расслаблялся. А звуки, которые ты издаешь, едва ли можно считать смехом. Ты такой серьезный. И ведешь себя как старик. Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать два.

– О Преисподняя! – пробормотала она. – Я на пять лет старше тебя?

Она шумно вздохнула и прижалась ближе.

Некоторое время они молчали, и он подумал, что вообще не стоит рассказывать ей свою историю, но, возможно, это была их последняя возможность побыть наедине. Как только вернутся их спутники и корабль отправится вверх по реке, такой возможности уже не будет. И он не был уверен, что точно знает, что ждет его в Тове за день до Конвергенции. Так что надо было все рассказать сейчас.

– Я – сосуд, – сказал он.

– Хм?..

– Я… – Ему хотелось объяснить ей все, но он понятия не имел, как это сказать, а потому решил начать сначала. – Я не всегда был слеп.

– Несчастный случай?

– Нет. Это сделали специально. Моя мать.

Он почувствовал, как Ксиала пошевелилась под его рукой, приподнялась на локте и уставилась на него.

– Как? Почему?

– У нее были на то причины. Это сделало меня настоящим сосудом, а мои глаза послужили местом проникновиния божественной силы.

Он почувствовал, как Ксиала плюхнулась обратно. Ее рука легла ему на грудь.

– Я не уверена, что верю в богов, – призналась она. – Не пойми меня неправильно, я имею в виду, с тобой действительно что-то творится. И птицы, несомненно, подчиняются тебе. А солнце… – Она оборвала речь на полуслове.

– Что такое магия, как не божественная сила? – с любопытством спросил он. – Разве твое море – не богиня?

Он почувствовал, как она пожала плечами.

– Тики так не думают.

– А тованцы думают. – Он вспомнил о Наблюдателях, о Жреце Солнца и поправился: – Точнее, Черные Вороны. Те, что верны древнему богу.

– Ну, тикам примерно же столько же лет, как и ему.

– Почему ты не можешь вернуться на родину? Что там произошло?

На мгновение он почувствовал, как Ксиала напряглась, почувствовал, как тревога темной волной поднялась внутри нее.

– Моя мать тоже была жестоким чудовищем, – прошептала она, уткнувшись носом ему в грудь.

Серапио, конечно, считал, что его мать была не большим чудовищем, чем он сам, но понимал, что Ксиала имеет в виду и что ее слова прозвучали признанием, а потому не стал спорить.

– Они с тетей выгнали меня. Сказали мне, что, если я когда-нибудь вернусь, это будет стоить мне жизни. Для тиков изгнание – чаще всего смертный приговор. Мы не очень-то преуспеваем на материке и часто находим свой конец в руках бессовестных людей или просто спиваемся.

– Именно этим ты и занималась? – Еще когда она пришла, он почувствовал, что от нее пахнет спиртным, а сейчас еще и вспомнил бальше, которое она пила во время морского путешествия.

– Я хотела попробовать, – призналась она. Перекатившись на спину, она прижалась к нему бедром, и Серапио придвинулся ближе к стене, чтобы освободить ей место, но двигаться было практически некуда. Они лежали, соприкасаясь кожей на всем протяжении кровати.

– Каково это – возвращаться домой? – спросила она. – Ты ведь возвращаешься к своей семье? Как только мы доберемся до Товы, ты отправишься в Клан Ворон. Как там Луб назвал это место? Одо? И тогда они встретят тебя, как давно потерянного сына своего народа. Интересно, у них у всех будут красные зубы и хааханы, как у тебя?