— Там… — А стоит ли ему говорить? «Там булы — не книги».Она-то точно это знала, но Дули бы этого не понял. «Эти коробки — шутка Скотта,вроде порошка, вызывающего зуд, или пластмассовой блевотины». Вот это он быпонял, но скорее всего не поверил бы ей.

Он всё ещё смотрел на неё со скептической улыбкой. Но полицу уже не чувствовалось, что он готов пойти на сделку. Нет, его лицо говорилоо другом: «Продолжайте, миссас, посмотрим, что вы придумаете на этот раз».

— В этих коробках нет ничего, кроме вторых экземпляров,ксерокопий и чистой бумаги. — И слова её прозвучали как ложь, потому что и былиложью, но что ещё она могла сказать. «Вы слишком безумны, мистер Дули, чтобыпонять правду?» Вот она и продолжила торопливо: — Материалы, которые нужныВуддолби, хорошие материалы, они здесь, наверху. Неопубликованные рассказы…копии его писем другим писателям… их письма к нему.

Дули отбросил голову и захохотал.

— Вуддолби! Миссас, вы обращаетесь со словами не хуже вашегомужа. — Смех утих, но, хотя улыбка на губах осталась, из глаз веселье исчезло.Глаза превратились в две льдинки. — Вы думаете, так я и поступлю. Поеду вОксфорд или Механик-Фоллс, арендую фургон, потом вернусь назад, чтобы загрузитьвсе эти бумаги? Может, вы ещё и попросите одного из помощников шерифа помочьмне?

— Я…

— Молчать. — Он нацелил на неё палец, улыбка исчезла. — Еслия уеду, а потом вернусь, здесь меня будет ждать дюжина полицейских. Они увезутменя с собой, и, миссас, уверяю вас, я получу ещё десять лет за то, что поверилвам.

— Но…

— А кроме того, мы договаривались совсем о другом. Мыдоговаривались о том, что вы позвоните профессору, старине Вуддолби, миссас,как мне это нравится, и он пошлёт мне электронное письмо с оговорёнными намисловами, а потом заберёт бумаги. Так?

Какая-то часть его сознания действительно в это верила.Должна была верить, или чего ради он это утверждал даже сейчас, когда они быливдвоём?

— Мэм? — спросил её Дули. Вроде бы успокоившись. — Миссас?

Если какая-то часть его сознания продолжала лгать, дажекогда они были вдвоём, причину, возможно, следовало искать в том, что ложь этатребовалась другой части его сознания. А если такая часть сознания Дулисуществовала, её задача заключалась в том, чтобы установить с ней контакт. Этачасть сознания Дули могла оставаться здравой.

— Мистер Дули, послушайте меня. — Она понизила голос иговорила медленно. Так она говорила со Скоттом, когда тот был на подходе ктому, чтобы взорваться, независимо по какой причине, начиная от плохой рецензиии заканчивая прорванной трубой. — Профессор Вудбоди никак не может связаться свами, и где-то глубоко внутри себя вы это знаете. Но я могу с ним связаться.Уже связывалась. Позвонила ему вчера вечером.

— Вы лжёте — Но на этот раз она не лгала, и он знал, что онане лжёт, отчего по какой-то причине расстроился. Она-то хотела добиться прямопротивоположной реакции (окончательно его успокоить), но подумала, что должнапродолжить, в надежде достучаться до здравой части сознания Дули.

— Я не лгу. Вы оставили мне телефонный номер, и я по немупозвонила. — Она не отрывала взгляда от глаз Дули. Вкладывала в каждое словомаксимум искренности, пусть уже и отправилась в Страну лжи. — Я пообещалаотдать ему все рукописи и попросила сообщить вам об этом, но он сказал, что неможет, поскольку лишён возможности связаться с вами. Он сказал, что первых дваэлектронных письма дошли до указанного вами почтового ящика, а потом они началивозвращаться, потому что…

— Один лжёт, а вторая повторяет, — сказал Дули, а потом всёзавертелось с быстротой и жестокостью, в какие Лизи просто не могла поверить,хотя каждый момент избиения и нанесения увечья остались у неё в памяти до концажизни, как и звук его сухого, быстрого дыхания, вид рубашки цвета хаки,расходившейся между пуговичками, чтобы открыть и тут же закрыть белую майку,когда он бил её по лицу тыльной стороной ладони и потом передней, тыльной ипотом передней, тыльной и потом передней, тыльной и потом снова передней. Восемьударов, один за другим, в быстрой последовательности, звук соприкосновения егокожи с её напоминал хлопки по колену, и хотя на руке, которой он её бил,перстней не было (спасибо и на том), после четвёртого и пятого ударов на губахвыступила кровь, после шестого и седьмого уже брызнула и потекла, а последнийпришёлся по носу, так что кровь хлынула и из него. К тому времени она ужекричала от боли и страха. Голова ударялась о нижнюю часть раковины, вызываязвон в ушах. Она слышала свои крики, просила его это прекратить, он может братьвсё, что хочет, кричала она, но должен это прекратить. После восьмого удара онпрекратил, и она услышала собственные слова:

— Я могу дать вам рукопись его нового романа, его последнегоромана, готового, он закончил его за месяц перед смертью и не успел внестиправку, это настоящее сокровище, Вуддолби будет счастлив.

Она успела подумать: «Всё это выдумки, и что ты будешьделать, если он клюнет?» — но Джим Дули ни на что клевать не собирался. Онстоял перед ней на коленях, тяжело дыша (наверху уже было жарко, и если бы оназнала, что её будут избивать в кабинете Скотта, то первым делом включила быкондиционер), и вновь рылся в коричневом пакете. Под рукавами рубашкирасплывались широкие круги пота.

— Миссас, я чертовски сожалею, что приходится это делать, нопо крайней мере это не ваша киска. — Услышав эти слова, она успела отметить двамомента, прежде чем одним движением левой руки он распахнул её блузку и сломалрасположенную спереди застёжку бюстгальтера, отчего её маленькие грудивывалились наружу. Во-первых, он нисколько не сожалел. Во-вторых, в правой рукеон держал штуковину, которая раньше определённо лежала в её «Ящике для вещей».Скотт называл эту штуковину «церковный ключ для яппи». Консервный нож сручками, обтянутыми резиной.

Доводы против безумия проваливаются с мягким, шуршащимзвуком.

Эта фраза вертелась в голове Лизи, когда она медленно ползлапо длинному кабинету её мужа, оставляя за собой отвратительный след: пятнакрови изо рта, носа, изувеченной груди.

«С этого ковра кровь не отойдёт», — подумала она, и тут же,словно в ответ, в голове появилась эта фраза: Доводы против безумияпроваливаются с мягким, шуршащим звуком.

В этой истории было безумие, всё так, да только единственныйзвук, который она смогла потом вспомнить, был не шуршанием, не жужжанием, неурчанием, а её криками, которые раздались в тот момент, когда Джим Дулиустановил консервный нож на её левой груди, словно механическую пиявку. Оназакричала, отключилась, потом Дули пощёчинами привёл её в чувство, чтобыкое-что сказать. Потом снова позволил отключиться, но пришпилил записку к еёблузке (сначала снял порванный бюстгальтер, а потом застегнул блузку на пуговицы),чтобы она не забыла. Записка ей не требовалась. Она и так всё запомнила.