потому, что мой диагноз поставлен под сомнение[287]. Врачебный диагноз – ни в коем случае не обвинение, а болезнь – не позор, а беда. Еще в 1936 году я призывал к сострадательности, рассуждая о немецком духе[288]. По сей день я занимаю позицию терапевта и потому должен в интересах пациента подчеркивать необходимость полного понимания – без каких-либо смягчающих оговорок. Он ничего не добьется, лишь наполовину осознавая свое положение, а в остальном прячась за иллюзиями, колоссальные опасности которых сам только что непосредственно и крайне болезненно испытал. Мое сочувствие к немцам велико, и я слишком ясно понимаю, что мои шансы им помочь чрезвычайно малы. Могу только надеяться и молиться, чтобы наихудшие опасности, угрожающие ныне Германии вкупе с экономическими бедствиями, вскоре миновали (речь о психической изоляции, ведь национальная изоляция в сочетании с массовой психологией и централизацией – бич Германии). Стране предстоит решать не политическую, а духовную задачу, причем для этого она располагает всеми практически уникальными возможностями. Мы же будем помогать и поддерживать эти начинания всеми средствами, какие только нам доступны.

* * *

485 Не могу завершить это послесловие, не сказав несколько слов о будущем. Ни одна страна и ни один народ не пали ниже немцев, никто другой не запятнал себя бесчестьем, избавиться от которого не смогут многие грядущие поколения. Но когда маятник так сильно сдвигается в одном направлении, он неизбежно качнется так же далеко и в другом – если допустимо применять такую аналогию к психологии народов. Не знаю, приемлемы ли мои воззрения с точки зрения этнопсихологии. Зато знаю, что в психике индивидуума, склонного к диссоциации, случаются бурные колебания, и одна крайность обязательно ведет к своей противоположности. При условии, что индивидуум полностью сохраняет свои человеческие качества и тем самым обретает среднее значение (Mittelwert), минус, как мне кажется, будет уравновешиваться плюсом. Иначе говоря, я считаю, что у немцев есть способность к возрождению, есть правильный отклик на жуткое напряжение между противоположностями, столь очевидное на протяжении последних двенадцати лет. В этом стремлении Германия не будет одинока, ибо все позитивные духовные силы всего цивилизованного мира поддержат ее усилия. Повсюду сегодня идет схватка между светом и тьмой. Земной шар охвачен распрями, а пламя, в котором сгорела Германия, тлеет везде, куда ни посмотри. Пожар, вспыхнувший в Германии, стал следствием развития общих психических состояний. Настоящий сигнал об опасности – не огненный знак, нависавший над Германией, а высвобождение атомной энергии, которое предоставило человечеству возможность полностью себя уничтожить. Поневоле напрашивается сравнение с шестилетним мальчиком, которому подарили на день рождения мешок с динамитом. Нас ничуть не убеждают его заверения в том, что никакой беды не произойдет. Сможет ли человек отказаться от фантазий по поводу очередной войны? Сможем ли мы наконец усвоить раз и навсегда, что любое правительство истовых патриотов, огласившее указ о мобилизации, должно быть немедленно казнено in corpore[289]?

486 Как спасти ребенка от динамита, который не получается у него отнять? Доброму духу человечества снова бросают вызов, какого еще ни выдвигалось. Факты более нельзя ни замалчивать, ни приукрашивать. Вдохновит ли нас осознание этого факта на великую внутреннюю трансформацию разума, на более высокое, более зрелое сознание и чувство ответственности?

487 Пора, пора человеку культурному обратиться к фундаментальным основам бытия. Теперь это уже вопрос существования вида. Конечно же, он должен быть подвергнут самому тщательному исследованию и обсуждению. Ибо опасность, которая угрожает человечеству ныне, столь велика, что последняя европейская катастрофа рядом с нею покажется лишь увертюрой.

XIV. Нераскрытая самость[290] (Настоящее и будущее)

1. Удел индивидуума в современном обществе

488 Что сулит нам будущее? С незапамятных времен этот вопрос занимал умы людей, пусть накал обсуждений далеко не всегда был одинаковым. Исторически сложилось так, что именно в пору физических, политических, экономических и духовных бедствий люди с тревогой и надеждой устремляют взоры в будущее, и тогда множатся ожидания, утопии и апокалиптические видения. Можно вспомнить, например, хилиастические упования[291] эпохи Августа в начале христианской эры или духовные перемены, которыми на Западе ознаменовался конец первого тысячелетия современной истории. Сегодня, когда близится конец второго тысячелетия этой истории, мы снова живем в эпоху, наполненную апокалиптическими образами всеобщего разрушения. Каково значение раскола, символизируемого «железным занавесом» и разделившего человечество на две половины? Что станет с нашей цивилизацией и с самим человеком, если начнут взрываться водородные бомбы или если над Европой распространится духовно-нравственная тьма государственного абсолютизма?

489 У нас нет причин легкомысленно относиться к этой угрозе. Повсюду на Западе присутствуют меньшинства, которые, под прикрытием нашего гуманизма и чувства справедливости, постоянно готовы поднести зажженные факелы к запалам; ничто не может остановить распространение подрывных идей, кроме критического мышления, которым отличается единственный достаточно разумный и психически устойчивый слой населения. Не следует переоценивать плотность этого слоя, которая варьируется от страны к стране в соответствии с национальным темпераментом. Вдобавок она неоднородна от региона к региону, зависит от качества образования и подвержена влиянию щекотливых факторов политического и экономического свойства. Опираясь на опросы общественного мнения, возможно оптимистически оценить верхний предел этого слоя приблизительно в сорок процентов электората. Но не будет необоснованным и чуть более пессимистический взгляд, ибо дары разума и критической рефлексии не входят в число важнейших особенностей человека; даже при наличии разум проявляет себя зыбко и переменчиво, в особенности в крупных политических группах. Масса подавляет прозрение и рефлексию у индивидуумов, а в результате мы неизбежно получим доктринерскую авторитарную тиранию, если когда-либо конституционное государство поддастся приступу слабости.

490 Рациональное рассуждение может с некоторой уверенностью рассчитывать на успех лишь до тех пор, пока эмоциональность ситуации не превышает определенной критической степени. Если же аффективная температура поднимается выше такого уровня, то влияние разума резко ослабляется, его место занимают лозунги и химерические желания-фантазии. Иными словами, возникает своего рода коллективная одержимость, которая быстро перерастает в психическую эпидемию. В этих условиях на передний план выходят все те элементы, существование которых едва допускается как асоциальное в соответствии с правилами разума. Подобные личности отнюдь не редкость, встречаются не только в тюрьмах и сумасшедших домах. На каждый явный случай безумия приходится, по моей оценке, по меньшей мере десять латентных случаев, которые нечасто прорываются в открытую, причем взгляды и поведение таких людей, при всей их мнимой нормальности, бессознательно пребывают под влиянием патологических и извращенных факторов. Медицинской статистики о частоте латентных психозов, конечно же, нет – по понятным причинам.