Но даже если их число окажется меньше чем в десять раз, по сравнению с явными психозами и преступностью, относительно небольшой процент населения, который скрыт за этими цифрами, с лихвой компенсируется особой опасностью таких людей. Их психическое состояние сродни состоянию возбужденной группы, подвластной аффективным суждениям и несбыточным фантазиям. К такой среде они вполне приспособлены и, следовательно, чувствуют себя в ней совершенно как дома. Они на собственном опыте изучили язык этих состояний и умеют с ними справляться. Их химерические идеи, подпитываемые фанатическим озлоблением, взывают к коллективной иррациональности, в которой находят плодотворную почву; эти люди высказывают вслух все те мотивы и обиды, которые у более нормальных людей прячутся под масками разумности и проницательности. Поэтому, несмотря на свою малочисленность в сравнении с населением в целом, эти люди опасны как источники инфекции – именно потому, что так называемый нормальный человек обладает лишь ограниченной степенью самопознания.

491 Большинство людей путают «самопознание» с постижением собственных сознательных эго-личностей. Любой, у кого есть хоть какое-то эго-сознание, считает само собой разумеющимся, что знает себя. Однако эго ведомы лишь конкретные содержания, а никак не бессознательное с его глубинами. Люди оценивают самопознание по умению типичного человека из их социальной среды заглядывать в себя, а не по реальным психическим фактам, по большей части от них скрытым. В этом отношении психика ведет себя подобно телу, о физиологическом и анатомическом строении которого средний человек тоже знает очень мало. Живя в нем и с ним, он мало что способен сказать об этом теле; нужны специальные научные знания, чтобы познакомить сознание с запасом сведений о теле, не говоря уже о том неведомом, что существует, но остается вне области познания.

492 То, что обычно называют «самопознанием», поэтому представляет собой крайне ограниченное постижение человеческой психики, во многом обусловленное социальными факторами. Потому-то постоянно сталкиваешься с предубеждением: мол, того-то и того-то не бывает «у нас», или «в нашей семье», или среди наших друзей и знакомых. С другой стороны, встречаются столь же иллюзорные предположения о мнимом наличии качеств, служащих лишь для прикрытия истинных фактов.

493 Посреди просторов бессознательного, избавленных природой от сознательной критики и контроля, мы стоим полностью беззащитными, открытыми всевозможным влияниям и психическим инфекциям. Подобно отражению всех прочих опасностей, мы в состоянии уберечься от риска психического заражения только тогда, когда знаем, что именно нас атакует, как, где и когда именно произойдет нападение. Поскольку самопознание опирается на изучение конкретных фактов, теории здесь почти не помогают. Ибо чем настойчивее теория притязает на всеобщую значимость, тем менее она способна беспристрастно воспринимать отдельные факты. Любая теория, основанная на опыте, обязательно является статистической; она выводит некое идеальное среднее, которое устраняет все исключения с обоих концов шкалы и заменяет их абстрактной средней величиной. Это среднее значение вполне правомерно, хотя не стоит думать, будто оно непременно встретится нам в действительности. Несмотря на это условие, теории трактуют данную величину как неопровержимый и основополагающий факт. Исключения на обоих концах шкалы, сколь угодно фактические, вообще не учитываются в конечном результате, поскольку они нейтрализуют друг друга. Если, например, я определяю вес каждого камешка в гальке и получаю средний вес в 145 грамм, это вряд ли раскрывает передо мною истинную природу гальки. Того, кто искренне верит, что сможет с первой попытки выбрать камешек с таким вот в точности весом, ожидает серьезное разочарование. Совсем не исключено, что, сколько бы ни искал, он так и не отыщет камень идеального веса.

494 Статистический метод показывает факты под углом идеального среднего, но не отражает картину эмпирической реальности. Бесспорно, он воздает реальности должное, но может искажать фактическую истину самым непредвзятым образом. В особенности это верно для теорий, основанных на статистике. Однако отличительной чертой реальных фактов является их индивидуальность. Не стану далее углубляться в подробности, скажу лишь, что реальная картина образуется только исключениями из правил; следовательно, абсолютная реальность носит преимущественно характер нерегулярности.

495 Эти соображения следует иметь в виду всякий раз, когда речь заходит о теории, служащей руководством к самопознанию. Нет и не может быть самопознания, основанного на теоретических предположениях, ибо объектом познания выступает индивидуум – относительное исключение и нерегулярное явление. Значит, не всеобщее и регулярное характеризует индивидуальное, а наоборот, единичное есть мера всего. Индивидуума следует понимать не как «возвратную» единицу, а как нечто уникальное и единичное, как что-то такое, что в конечном счете не может быть ни познано, ни сопоставлено ни с чем другим. При этом человек как представитель своего вида может и должен описываться как статистическая единица, иначе о нем нельзя было бы сказать ничего общего. С этой точки зрения его надлежит рассматривать как сравнительную единицу. Так возникает универсально значимая антропология или психология – в зависимости от выбранной науки – с абстрактной картиной человека как средней величины, избавленной от всех индивидуальных признаков. Но именно последние чрезвычайно важны для понимания человека. Если есть намерение понять отдельно взятое человеческое существо, нужно отбросить все научные знания о среднем человеке и отвергнуть все теории, нужно занять новую, совершенно беспристрастную позицию. К задаче понимания надо подходить свободно и непредубежденно, vacua et libera mente[292], а вот познание человека (или познание человеческого характера) предполагает у исследователя наличие знания о роде человеческом как таковом.

496 Идет ли речь о понимании ближнего или о самопознании – в обоих случаях нужно отринуть все теоретические предположения. Поскольку научное знание не только пользуется всеобщим уважением, но и считается в глазах современного человека единственным интеллектуальным и духовным авторитетом, понимание индивидуальности обязывает совершить, так сказать, crimen laesae maiestatis[293]: мы призываем отказаться от всякого научного знания. Такую жертву принести непросто, ибо научная позиция не может легко избавиться от чувства ответственности. Если психолог оказывается врачом, который хочет не только научно классифицировать своего пациента, но и понять того как человека, ему грозит конфликт обязанностей, схватка между двумя диаметрально противоположными и взаимоисключающими установками – познанием и пониманием. Этот конфликт не может быть решен способом «или-или», возможно лишь своего рода двустороннее мышление, когда делают одно, не упуская из вида другое.

498 Ввиду того факта, что положительные преимущества знания принципиально работают именно в ущерб пониманию, вытекающее из этого суждение, по всей видимости, будет несколько парадоксальным. С научной точки зрения индивидуум есть не что иное, как повторяющаяся до бесконечности единица, которую с тем же успехом можно обозначить буквой алфавита. Для понимания, с другой стороны, именно уникальное индивидуальное человеческое существо, лишенное всех соответствий и закономерностей, столь