Жокей сел, вглядываясь в ряды домов, и наконец выбрал один из них. «Стоп! – рявкнул он. – Вот здесь. – И Поллард указал на магазин спиртных напитков. – Том, говорю вам, я не доберусь живым до больницы, если вы не пойдете туда и не купите мне бутылку пива».

Убежденный трезвенник Смит не одобрял пристрастия Полларда к алкоголю и, возможно, в то утро просто отмахнулся от его жалобной просьбы дать выпить. Но агент Ямми понял его состояние. Направляясь в больницу, он припрятал бутылочку дешевого виски для Полларда. «Лекарство» позволило раненому жокею забыть о боли, и он обстреливал медсестер афоризмами мудрого Ральфа Уолдо Эмерсона, старика Уолдо.

Ямми увидел ногу Полларда и содрогнулся. Обе кости голени были раздроблены. Агент представлял всю серьезность таких повреждений. Он крутил диск телефона и рыдал. Он все утро названивал друзьям Полларда и плакал, не зная, как смягчить ужасную новость. «Кугуара просто сбросила лошадь, которую он объезжал, и он сломал ногу», – всхлипывая, сказал он Давиду Александеру. Ямми был абсолютно подавлен. Он провел с Поллардом весь день и встречал обеспокоенных друзей жокея, которые приходили проведать больного. Больницу он покинул далеко за полночь.

Кто-то связался с Сан-Франциско и сообщил Ховарду о случившемся. Чарли тут же схватил телефон и пустил в ход все свои связи. Практически сразу он получил в распоряжение команду лучших специалистов-ортопедов страны, которые сели в самолеты и полетели в Бостон. Все издержки он оплатил из собственного кармана{378}. Врачи осмотрели ногу Полларда. Они смогли спасти ее от ампутации, но большой радости это не принесло.

Врачи вынесли суровый вердикт: Поллард, скорее всего, ходить не сможет. На карьере жокея был поставлен жирный крест.

Смит послал телеграмму Вульфу в Нью-Йорк, сообщил о трагедии и попросил срочно приехать. Тот сразу же поспешил на север.

Состояние Полларда стабилизировалось. Прибыл Вульф, чтобы занять его место на Сухаре. На противоположной прямой о страшном происшествии осталось одно свидетельство: ровно в 6 часов утра сразу на следующий день после падения Полларда полностью оборудованная карета скорой помощи въехала на ипподром и остановилась в стороне, зарезервировав за собой это место для постоянной парковки. Таким образом, руководство ипподрома приняло меры, чтобы впредь ни одному упавшему жокею – по крайней мере, в Саффолк-Даунс – не пришлось ехать в больницу на грузовичке стартера.

В конюшне Ховарда жизнь шла своим чередом. Смит готовил Каяка – лошадь, которую Лин Ховард купил в Аргентине и продал отцу для дорогих скачек в Саффолке. Как только жеребец прибыл в Калифорнию, тренер отослал его в Берлингейм, на поле для игры в поло, которое находилось возле дома Ховарда. Для обкатки и начальных тренировок Каяка Смит выбрал лучшего из своих людей, собственного сына Джимми, который, без сомнения, унаследовал талант отца. Когда Каяк набрался немного опыта и вернулся, Том понял, что жеребец явно подавал надежды, – из дикой необузданной лошади он превратился в ручного котенка. Его дебют под седлом Полларда состоялся 10 июня на ипподроме Акведук в Нью-Йорке. Он был лидером на протяжении всей скачки, немного уступил на финише и прискакал вторым. Смит начал осознавать, что жеребец необыкновенно хорош.

Сухарь охотно подчинился Вульфу. Тренировки перед гандикапом в Массачусетсе проходили просто великолепно. Никаких болезненных ощущений в коленях жеребец уже не испытывал, и ритм его движений был удивительно плавным. Как-то утром Смит решил испытать его на дистанции 600 метров. Он подвел Сухаря к столбику с отметкой 600 метров, впереди на расстоянии 46 метров он поставил его собрата-спринтера и одновременно дал обеим лошадям команду на старт. Сухарь легко обогнал соперника, развив немыслимую скорость. Он проскакал первые 200 метров за 11 секунд, 400 метров – за 23, а 600 метров – за 36. Позже тренер сказал: «Если этот жеребец плохо скачет, то я ничего не понимаю в лошадях»{379}.

Тем временем Адмирал, как всегда, был настроен агрессивно. Его охранял суровый далматинец Спот, который буквально рвал на куски репортеров, осмеливавшихся подойти к жеребцу слишком близко. Адмирал метался по конюшне, на тренировках был сердит, недоволен и вставал на дыбы{380}. Иногда он просто отказывался работать без напарника.

Однажды он попятился назад, уперся в ограждение и встал как вкопанный. Его будто гвоздем прибили, он даже не шевелился. Вокруг жеребца суетились конюхи, пытаясь его растормошить. В конце концов Конвею удалось сдвинуть его с места и заставить проскакать круг – правда, в противоположном направлении.

26 июня Смит собрался провести с Сухарем заключительную тренировку перед скачками. Шел проливной дождь, кроме того должны были приехать Чарльз и Марсела, поэтому Смит не спешил выводить жеребца из конюшни. Дождь лил весь день. Ховарды появились в 16: 30, когда трек превратился в настоящее болото. Ховард и Смит вступили в липкую грязь и ужаснулись. Они ни за что не выпустили бы жеребца на такой грунт, но не могли позволить себе пропустить еще одну тренировку перед схваткой с Адмиралом. Смит вывел жеребца, и тот промчался по грязи со скоростью 1,2 километра за 1 минуту 12,4 секунды. Ховард просто светился от радости.

28 июня, накануне скачек, дождь, не прекращаясь ни на минуту, поливал трек. Заявки на скачку принимались до 10: 30 утра. В 9: 30 заявили Адмирала. Конвей не сомневался в победе своего воспитанника. «Он сможет обойти любую лошадь как минимум на четыре корпуса, – хвастался он перед репортерами, придерживая взбрыкивавшего, так и норовившего встать на дыбы Адмирала, – и если вдруг кто-нибудь обгонит его, то мы поймем, что произошло настоящее чудо»{381}. Сухаря Конвей назвал «очередной лошадью, которую предстояло обскакать».

Ховард и Смит выжидали. Казалось, дождь никогда не прекратится. Смит спустился в контору ипподрома, но долго не осмеливался подавать заявку, застыв возле окна и наблюдая за потоками дождя. Когда до конца регистрации оставалось всего четырнадцать минут, он наконец решился. Но решение не было окончательным – они могли отказаться от участия в любой момент в течение сорока пяти минут до начала скачек. «Мы все еще выжидаем», – сказал Ховард{382}. Если бы грунт остался рыхлым и мокрым, то жеребец завяз бы в нем. Если бы дождь прекратился и грунт достаточно затвердел, чтобы не прилипать к ногам Сухаря, то его бы выпустили. Смит вернулся в конюшню и начал готовить Каяка для выступления на скачках с большим призовым фондом. Великолепный жеребец был нацелен на победу и уже продемонстрировал, как может скакать по грязи, показывая превосходное время.