В тот вечер Давид Александер с целой толпой техников по радиооборудованию приехал в больницу к Полларду. Национальная радиовещательная корпорация Эн-би-си попросила Александера организовать интервью в прямом эфире на всю страну с Вульфом и Поллардом. Вульфа должны были подключить из радиовещательной студии Бостона, а Полларда – из его больничной палаты. Когда Александер вошел, жокей с безучастным видом лежал на спине, его нога была уложена на шину Беллера. Тут же суетилась длинноногая персональная медсестра Агнес, изо всех сил пытаясь облегчить страдания пациента. Рядом с кроватью техники соорудили передвижную радиоустановку. Опасаясь, что едкие, озорные экспромты, которыми славился Поллард, прозвучат в прямом эфире, Александер основательно подготовился к интервью. Он вручил жокею готовый текст, тем самым лишив его возможности продемонстрировать свое богатое воображение и сомнительный лексический запас. В радиостудии Вульфу дали тот же сценарий. Поначалу все шло как по маслу; Вульф читал свои строки, а Поллард озвучивал написанные для него ответы. Так они достигли части, посвященной тактике ведения скачки. Вульф послушно зачитал очередную строчку, спрашивая Полларда, как правильно управлять лошадью во время скачек. И как раз в этот момент Поллард уронил сценарий. Александер бросился собирать страницы, которые рассыпались по полу. Когда он выпрямился и посмотрел на Полларда, тот уже открыл рот. Его глаза загорелись «дьявольским блеском».

И радиослушатели, которые по всей стране жадно ловили каждое слово знаменитых жокеев, вдруг услышали: «Ну, старина Джорджи, просто залезь на лошадь, развернись лицом вперед, свесь ноги по ее бокам, попроси кого-нибудь завести тебя в бокс и потом плюй на все и скачи так, как ты привык».

На какой-то момент из динамиков аудитории канала Эн-би-си доносился только шипящий свист, исходивший из легких радиотехников, которые пытались прийти в себя после услышанного{383}. Вульф разразился хохотом. Александер составил замечательное интервью, но дискуссия, которую он тщательно продумал, с треском провалилась. Вульф больше не мог сдерживать смех и с трудом выдавливал из себя реплики.

Остроумие Полларда вызвало общенациональный скандал. Руководство Эн-би-си шутки не оценило. Оно было просто шокировано выходкой жокея и опубликовало стенограмму интервью в улучшенном варианте.

Трек бороновали всю ночь. У Ховарда допоздна засиделись репортеры. Он старательно подбирал слова, чтобы показать, что не питает особых надежд на успех. «Мой жеребец может дать фору языку торговки рыбой, и я сгораю от нетерпения, как, впрочем, и все остальные, увидеть его схватку с Адмиралом{384}. Но этот “сдерживающий трек”, конечно, может помешать ему. Если нам суждено сейчас проиграть жеребцу мистера Риддла, то мы еще успеем обогнать его в будущем».

Утром дождь прекратился. Сухаря вывели на трек для заключительной тренировки, и он продемонстрировал блестящий результат. Смит отвел жеребца в конюшню, убедился, что ноги у него чистые и прохладные, и обернул их бинтами на весь остаток утра. С наступлением полудня толпа из семидесяти тысяч фанатов выплеснулась из отелей и дополнительных поездов и наводнила трибуны. За всю историю Северной Америки всего лишь раз ипподрому удалось собрать больше болельщиков{385}. Среди зрителей был и Сэмюэль Риддл. Потребовалось немало усилий, чтобы доставить его на ипподром в тот день. Он уже давно болел и приехал в сопровождении врача, который не отходил от него ни на шаг.

Ховард и Смит вышли на трек, чтобы принять окончательное решение. Они прошагали от линии финиша до дальнего поворота. Ноги по щиколотки увязали в грязи, но она была рыхлой. Они искали комки спрессованной липкой грязи, которые свидетельствовали бы о вязкости грунта. За час до начала скачек и за пятнадцать минут до конечного срока, когда можно было еще снять лошадь со скачки, они решили заявить жеребца. На табло высветился номер Сухаря. До начала скачки оставалось совсем мало времени. Никогда прежде Смит не был настолько уверен в своем воспитаннике. По натуре он не был игроком и не любил тотализатор, но в этот раз опустошил карманы и поставил всю наличность на Сухаря.

За сорок минут до старта Смит вошел в стойло жеребца. Ноги Сухаря уже были разбинтованы. Тренер слегка помассировал суставы и сухожилия и ощутил равномерную прохладу и упругость здоровой конской ноги. Но вдруг его пальцы, скользившие сверху вниз по одной из передних ног, остановились, потому что Сухарь дернулся. Смит внимательно осмотрел это место. Шкура была целой, а шерсть – гладкой. Он снова дотронулся и почувствовал слабую волну тепла, разливавшуюся от голеностопного сустава до колена. Нога была повреждена. Смит понял, что жеребец получил травму во время утренней тренировки, а он проглядел ее, так как шкура не была повреждена, а жар не успел распространиться. Без сомнения, Сухарь не мог выйти на скаковой круг.

Однако тренер понял это слишком поздно. Пять минут назад закончилось время, отведенное для снятия лошадей со скачки. Все участники, включая Адмирала, стекались в паддок. Смит должен был обратиться к судьям за специальным разрешением отказаться от участия своей лошади. Он схватил бланк на отказ от скачки, оставил Сухаря в стойле и побежал к трибуне судей.

Ему необходимо было пробиться сквозь толпу болельщиков, которая с каждой секундой все больше утрамбовывалась и становилась плотнее и плотнее. Смит терял драгоценные минуты, пока протискивался через это море фанатов. Наконец он добрался до лестницы, которая вела к судейской трибуне, расположенной под самой крышей ипподрома. Тренер взлетел по лестнице и ворвался в судейскую. Там он сообщил, что Сухарь получил травму и не может принять участие в скачке. Судьи с недоверием уставились на него.

Никто не шелохнулся, и Смит понял, что ему не поверили. В тот момент он пожалел о фокусах, которые проделывал с прессой, и о статистике снятия Сухаря со скачек. Вероятно, до судей дошли слухи, что жеребец на самом деле не хромал в Бельмонте. Судя по всему, они были уверены, что их просто хотят одурачить и Смит выдумал травму как предлог, чтобы уклониться от встречи с Адмиралом.

Главный судья Том Торп потребовал, чтобы Смит выставил своего жеребца на скачку. Смит отказался. Пока они осыпали друг друга взаимными обвинениями, возле судейской собралась толпа репортеров. Они заглядывали в окна, видели, что Смит и судьи ссорятся, гневно размахивая руками, но разобрать слов не могли. В конце концов тренер начал обходить комнату, по очереди предлагая судьям подписать бланк снятия лошади со скачки, но каждый раз наталкивался на ледяной взгляд и получал отказ. В ярости Том порвал бланк на клочки и выскочил из комнаты, проревев, что никто не сможет заставить его выставить на скачку травмированного жеребца.