Когда он вскакивал в седло, один из молодых сказалудивленно:

– А что за артанин, у которого и топор, и ножны длямеча?

Ветеран обошел Придона, глаза расширились. Отшатнулся,потрясенный хрипло проговорил дрожащим голосом:

– Древние руны… Их нельзя смертным!.. Что за ножны утебя, артанин?

Придон надменно усмехнулся, выпрямился в седле, показывая вовсей мощи глыбы плеч и ширину выпуклой груди.

– Может быть, тебе еще объяснить, кто я и зачем меняждет ваш тцар?

Он развернул коня, услышал за спиной, как кто-то ахнул, ноЛуговик уже пошел вскачь, каждый скок длиннее, пока дорога под копытами неслилась в одну серую мерцающую ленту, а деревья по обе стороны широкой дорогине замелькали, как быстро летящие навстречу птицы.

Итания, Итания, Итания! Все десять дней, что Луговик мчалсябез устали, останавливаясь только на ночь, это имя звучало в ушах, вспыхивалосиянием в небе, выстраивалось узорами звезд ночью, слышалось в свистевстречного ветра.

На одиннадцатый – стык сине-голубого неба с зеленой землейзаблистал белыми искрами. Луговик, будто у него выросли крылья, стелился надземлей, как быстро скользящая птица, и вскоре Придон уже различил белые стеныКуябы.

К распахнутым воротам тянулись тяжело груженные телеги.Придон обогнал, въехал, игнорируя окрик стража, а тот, поколебавшись, посмотрелна широкую спину с двумя перевязями и решил не гнаться за одиноким артанином.

В прошлый раз Черево повел их к дворцу со стороны сада,теперь же Придон ехал узкими улочками к большой площади, куда дворец выходитглавными вратами.

Конь нес легко, быстро, гордясь героем-хозяином. Далекийдворец разрастался в размерах, Придон различал сперва высокие башенки, затемневыносимо заблестела золотая крыша, обозначились ровные зубцы стен.

Из дворца поспешно выходили богато и празднично одетые люди.Их и так всегда перед дворцом немало, а сейчас дворец выплескивал целые толпы.Придон пустил коня шагом. Тот потряхивал гривой, огненные глаза диковатокосились по сторонам, грозный храп отгонял чересчур смелых, что норовилиподойти ближе и коснуться чудесного животного.

Камни дворца казались еще белее, чище, праздничнее. Дворецблистал, как вырезанный из покрытого прозрачной смолой льда.

Придон гордо выпрямился, одну руку упер в бок, другуюкрасиво опустил на рукоять гигантского топора. Он знал, что выглядит красиво имужественно, а среди женоподобных куявов, что даже перед женщинами, какговорят, не решаются раздеваться, так и вовсе со своим суровым мужественнымторсом, покрытым шрамами, кажется богом войны и воинских забав.

Теперь с его плеч спадает пурпурный плащ, добытый Скиллом угорских народов, плащ держится на золотой зацепке с драгоценным камнем, широкаявыпуклая грудь открыта, на коричневой от поцелуев солнца коже белеют шрамы ишрамики, лучшее украшение героев, живот в валиках мышц, широкий пояс стягиваеттонкий стан, ни капли жира, он красив и свиреп, но сейчас в нем снова начинаетмелко-мелко дрожать тот Придон, что глубоко внутри.

Луговик с удовольствием пошел по широким ступенькам, копытазвонко стучали о белоснежный мрамор. У ворот два гиганта воина в доспехах сголовы до ног, даже лица закрыты так, что – стыдно сказать! – только глазатрусливо посматривают в щелочки.

Оба перекрыли и без того закрытые врата длинными копьями.Придон не успел раскрыть рот для гневного окрика, как появился настоящийгигант, широкий, массивный, лицо широкое, как луна, черная разбойничья бородаскрыла подбородок.

Он загородил двери, глаза сверлили Придона с откровеннойзлостью.

– Кто? – проревел он настолько низким голосом, чтотот показался идущим из глубин земли. – Артанин?

Придон надменно выпрямился, голос его прозвучал, как если бымолотом ударили по наковальне:

– Дунай, ты не помнишь меня?.. Тогда позволь пожатьтебе руку, как пожал ее мой дядя!

Он зловеще улыбнулся и протянул руку. Сердце трусливотрепыхнулось, он не столь силен, как Аснерд, однако чернобородый стал желтым,как спелая дыня. Придон незаметно перевел дыхание, когда этот Дунайинстинктивно спрятал правую руку за спину. Это заметили стражи тцарских врат,переглянулась, один заулыбался во весь широкий рот.

Дунай наконец понял, что проиграл, с неохотой отступил.Воины у ворот тоже разошлись, а створки пошли в стороны. Придон с тем женадменным видом проехал под арку. Подумал, какая жалость, что Итания не видит,от этой мысли спина выпрямилась еще ровнее, а нижняя челюсть выдвинулась, какподъемный мост у пограничных крепостей.

Цветной, как куры, народ пугливо разбегался в стороны.Придон бодро поехал через большой зал, его узнавали, указывали пальцами. Неостанавливая коня, он проехал весь зал, лицо неподвижное, как у тех статуй, чтопод стенами в таком изобилии, даже глазом не косил на придворных, хотя у нихморды какие-то очень странные…

Ему что-то кричали, он оглядывался надменно и раздраженно,пока не сообразил, что это в благословенной Артании на конях въезжают даже квластелинам, а для этих тупых куявов милые верные кони кажутся чуть ли не дикимизверями.

Прибежал управляющий или что-то похожее. Нет, управляющий –это Щажард, ну и придумали имя, значит, сейчас нечто помельче…

Придон соскочил, ноги едва не разъехались на блестящихцветных плитах, скользких, как лед. Бросил в лицо этому мелкому управителюповод, тот отшатнулся, но все-таки поймал. Придон велел:

– Коня напоить, накормить, держать веселым. Управительпобагровел, на них смотрят, но Придон посмотрел тоже, глаза у варвара бешеные,и он сказал поспешно:

– Да-да, герой!.. Не беспокойся о своем… коне.

Луговика увели, а он, оставшись в центре зала, неспешно и сдостойной медлительностью осмотрелся по сторонам. Сейчас о нем уже побежалисообщать тцару, а тот наверняка сперва пришлет этого толстяка Черево.

Вокруг пустота, беры и беричи прижались к стенам, обходятего по широкой дуге, словно ждут, что выхватит топор и начнет крушить всеподряд, бросаться на стены, выкрикивать что-нибудь артанское, боевое,непристойное. Лишь на той стороне зала восстанавилось движение, шушуканье,переглядывание, слуги потянулись гуськом с напитками на подносах, сладостями.

Похоже, во дворец допущены и веселятся изо всех сил женщины,жены и дочери знатных людей Куявии. Конечно, мужчин больше, но женщины держатсянастолько вольно, что Придон сперва только их и замечал. Артанские тоже любятодеваться ярко, но куда им до этой пышности, часто совсем нелепой, когда дажене представишь, что у этой женщины под платьем, зато мужчины здесь понятнее,привычнее.

Придон перевел дух, он уже узнавал мазунчиков, что вертятсявокруг женщин, слащавят, увиваются, умеют говорить приятные слова, женщины ихслушают с великой охотой, но сами нет-нет и поглядывают на настоящих, которыеобычно в сторонке. Эти настоящие, с обветренными и потемневшими от солнцалицами, иногда с темными пятнами от ударов мороза, чувствуют себя не то чтобыуж совсем чужими, но им гораздо легче находиться там, внизу, среди воинов, чтонесут охрану, спать не в роскошных покоях, как надлежит гостям тцара, а насолдатских топчанах, под храп стражи и сопение близких коней.