в Бессарабии губернатору пришлось прибегнуть к именно такому способу управления бывшими еврейскими производственными активами как к единственному способу их эксплуатации[846]. Даже сдача в аренду, не говоря уже о продаже, бывших еврейских предприятий этническим румынам оказалась нерешаемой проблемой. Согласно данным бессарабского губернатора, в декабре 1942 г. из общего количества 1050 промышленных предприятий провинции только восемь были сданы в аренду частным предпринимателям, и относительно лишь еще 43 предприятий велись переговоры о сдаче в аренду[847].

В Буковине, одной из самых богатых провинций Великой Румынии, которая в меньшей мере, чем Бессарабия, пострадала от советской политики выжженной земли в 1941 г., сложилась несколько иная, чем в Бессарабии, ситуация. Провинция, в особенности Черновцы, стала точкой притяжения для разного рода любителей легкой наживы, в результате чего она была прозвана «румынской Калифорнией». Как писал в 1945 г. румынский журналист еврейского происхождения Мариус Мирку:

Солидные люди забросили свои честные предприятия, профессии и выгодные ремесла; офицеры увольнялись из армии и отправлялись в Черновцы, чтобы разбогатеть грабежом. [Любой этнический румын за незначительную цену мог арендовать бывшую еврейскую фабрику или магазин] <…> Подобно калифорнийским золотоискателям, которые, намыв некоторое количество золота, бросали всё и уходили без оглядки, черновицкие калифорнийцы, после переработки всех значительных запасов сырья [оставшихся от прежних владельцев на полученных ими фабриках] или после продажи огромного запаса товаров из арендованной лавки, возвращались домой, в свой город с накопленным имуществом, оставляя всё на произвол судьбы[848].

Румынизация сопровождалась коррупцией на всей территории Румынии, но особенно в Буковине. Главой Департамента румынизации в Буковине был известный коррупционер профессор Еуджен Павлеску. Он распродавал бывшее еврейское имущество по смехотворным ценам своим родственникам и друзьям, не удосужившись зарегистрировать запасы сырья соответствующих предприятий. По приказу И. Антонеску Е. Павлеску был снят с должности в феврале 1942 г. и подвергнут уголовному преследованию вместе с другими официальными лицами[849]. К марту 1942 г. уже было открыто 69 уголовных дел на официальных лиц из одних только Черновцов, которые потом были дополнены еще двумя делами. Однако расследования затягивались и часто закрывались под разными предлогами. Из всей массы открытых дел к апрелю 1943 г. в суды были переданы лишь четыре, а 14 дел были прекращены. Даже когда вина чиновников была доказана, они получали смехотворно мягкие приговоры, обычно от одного до двух месяцев тюрьмы[850].

Неудивительно, что бюджеты провинций имели огромные дефициты и нуждались в постоянных дотациях со стороны центрального правительства. Доходы бессарабского бюджета, например, составляли на конец ноября 1942 г. 1902446902 лея, из которых 1602 500 тыс. леев были дотациями из Бухареста[851]. Ситуация оставалась практически неизменной до конца румынского правления[852]. В Буковине положение с бюджетом было настолько катастрофическим, что Министерство финансов отказалось одобрить бюджет провинции, вследствие чего губернатору пришлось осуществлять, по сути, незаконные платежи. Когда в конце сентября 1942 г. финансовое положение в провинциях было представлено Совету министров, Михай Антонеску изложил пораженным губернаторам точку зрения бюрократов из Бухареста следующим образом:

Вы – Бессарабия и Буковина – взяли у государства огромные деньги. <…> Когда же зашла речь о том, чтобы приносить доходы государству, вы получили целый ряд льгот. Следовательно, Государству и центральной власти приходится создавать внутри того же государства привилегированный режим для определенных провинций и заставить население остальной части страны нести дополнительное бремя, чтобы компенсировать данные вам в Бессарабии и Буковине права[853].

Как видно, эксперимент Кондукэтора создавал проблемы для всей страны.

Еще одним непредвиденным следствием уничтожения евреев в провинциях было полное разрушение системы медицинских услуг и общественного здравоохранения. Немедленно вслед за массовыми убийствами и интернированием выживших евреев в лагеря и гетто местные власти были наводнены потоком жалоб на отсутствие медиков и фармацевтов. Попытки улучшить положение принесли лишь частичное облегчение[854]. В июле 1943 г. министерство здравоохранения вынуждено было признать, что из медиков, направленных из Румынии в Бессарабию, лишь треть прибывает к месту назначения и что властям не удается полностью справиться с эпидемией тифа, распространявшейся в провинции[855]. Реальные масштабы катастрофы стали очевидны в конце войны, когда, несмотря на усилия советских органов помешать распространению болезни, от тифа умерли тысячи людей[856].

Но в конце 1941 – первой половине 1942 г. Иону Антонеску очень хотелось верить в то, что в восточных провинциях наблюдается триумф его концепции. В течение по крайней мере двенадцати месяцев, с июня 1941 до апреля 1942 г., а возможно, и позже, Бессарабия и Буковина были для диктатора в некотором роде приоритетом. Несмотря на проблемы военного времени и многочисленные обязанности, он находил время для посещения провинций, вникая в самые мелкие детали, давая при этом многочисленные «административные рекомендации» своим подчиненным на местах, а затем делился своими наблюдениями с изумленными министрами.

После посещения Бессарабии и Буковины весной 1942 г. он вернулся в Бухарест полным воодушевления от увиденного или от того, что ему показалось. Он был уверен, что дела идут в правильном направлении. В конце апреля он сказал своим министрам:

Могу сказать, что в Бессарабии администрация идет почти идеальным путем. Всюду я находил образцовые мэрии, образцовые жандармские посты, образцовые школы, образцовые претуры (т. е. администрации на уровне плас. – В.С.) <…> Для тех, кто приезжает и видит всё это, это настоящая революция.

В Буковине, добавил Антонеску, он также видел «чрезвычайно интересные вещи: все дела налажены, толковая работа, сделанная с душой, патриотично. <…> Все больницы я застал в хорошем состоянии <…>. [Некоторые из них мы] можем доставить в середину Европы, и сказать: Пожалуйста, попытайтесь сравнить эти учреждения с вашими, и ни одно из них не даст повода для критики». И такое отрадное положение, поспешил он добавить, сильно контрастировало с совершенно неудовлетворительным состоянием дел в Старом королевстве. Однако не сразу дело делается, успокоил он слушателей:

Есть у меня пожелание и амбиция для Румынского Народа: показать и стране, и иностранцам, что этот народ способен к другому управлению, к другой морали, другому духу жертвенности. И доказательством, в частности, является то, что в [освобожденных провинциях и в Транснистрии] нам удалось навести <…> порядок, и порядок образцовый. <…> Доказательство того, что румын ничем не хуже, что он не только не абиссинец Европы – но он немец и француз Европы, доказательство этому – налицо[857].

Разумеется, всё это были чистой воды фантазии, как позже утверждал сам губернатор К. Войкулеску. Вот некоторые замечания К. Войкулеску, сделанные им во время посещения нескольких коммун Бессарабии в