ему звание «Праведник мира». Т. Попович родился в 1892 г. в семье православного священника на юге Буковины, в селе Руший Мэнэстиоарей. Как и многие молодые румыны того времени, Т. Попович был пламенным националистом. Окончив гимназию в г. Сучава, он поступил на юридический факультет Черновицкого университета. С началом Первой мировой войны он бежал в Румынию и воевал в рядах румынской армии до окончания войны. Позже он стал адвокатом и практиковал в Черновцах. В 1940 г., спасаясь от советской оккупации, Т. Попович бежал в Бухарест. В 1941 г. он был сторонником И. Антонеску, которому, как и многие румыны, был признателен за подавление легионерского мятежа. После отвоевания города в июле 1941 г. он, по предложению И. Антонеску, сопровождал его полномочного представителя полковника А. Риошану в инспекционной поездке по Буковине, имевшей целью определение путей скорейшего восстановления провинции. 1 августа 1941 г. А. Риошану назначил Т. Поповича мэром города, хотя тот, по его собственному признанию, к этому посту не стремился. В скором времени Ион Антонеску утвердил это назначение[798].

С момента своего вступления в должность мэра Т. Попович выступил против политики стигматизации и изоляции евреев, в чем, как он писал в своих мемуарах, ему оказывал поддержку «весь чиновничий аппарат мэрии». Т. Попович считал, что А. Риошану не был антисемитом и сопротивлялся этой варварской политике. Но после его внезапной смерти 30 августа 1941 г. антисемитское давление со стороны многих военных и гражданских властных структур возросло, так что единственной защитой для евреев города осталась мэрия[799].

10 октября 1941 г. вновь назначенный губернатор генерал К. Калотеску в присутствии генерала И. Топора, подполковника Георге Петреску из Генерального штаба и начальника военного кабинета губернатора, майора Стелиана Маринеску известил Т. Поповича о решении Иона Антонеску интернировать всех горожан-евреев в гетто[800]. Попович бурно запротестовал. Он говорил о «грузе личной ответственности перед историей», о «трудностях, с которыми столкнутся [румыны] на мирной конференции [по окончании войны]», «о гуманизме и человечности, о традиционной кротости румына, о варварстве, жестокости, преступности и позоре». Т. Попович ссылался на «добродетели предков» и клеймил расовый садизм. Он взывал к чувству чести своих слушателей:

Господин губернатор, французская революция, которая дала человечеству справедливость и свободу, стоила всего лишь 11 800 жертв, тогда как Вы хотите послать на смерть, на пороге зимы, свыше 50 000 душ. <…> Как вы хотите войти в историю – рядом с Робеспьером?

По завершении речи Т. Поповича К. Калотеску заколебался: «То же самое и я говорил господам, это и меня беспокоит, но господа посланы именно для того, чтобы проследить за выполнением приказа; я еще подумаю». Затем вмешался подполковник Г. Петреску: «Кто будет писать историю, господин мэр, жиды? Я пришел очистить Ваш огород от сорняков, а Вы противитесь?» Т. Попович парировал: «Господин полковник, свой огород я очищу сам, а что касается истории, то ее напишут не только жиды, потому что мир не только их, напишут историки всех народов. Боюсь, что Вы еще успеете прочитать историю, в которую хотите внести свой вклад»[801].

Эта потрясающая сцена свидетельствует о твердости духа Т. Поповича и его непоколебимой преданности гуманистическому пониманию румынской национальной идентичности. Взгляды Т. Поповича на румынизм не исключали, а, напротив, подразумевали гуманистические ценности и высокие моральные принципы. С его точки зрения, достоинства румынской нации включали сострадание, терпимость и доброту, и его понимание национализма отвергало варварство и жестокость. С его точки зрения, депортация была не только бесчеловечным, но и антирумынским, непатриотическим действием. Его речь должна была произвести сильное впечатление, особенно если принять во внимание, что говорил он на прекрасном, слегка архаичном, румынском языке, напоминающем язык воскресных проповедей православных священников.

Т. Поповича поддержал военный комендант провинции генерал Василе Ионеску, который в то время был командующим дислоцированных в провинции войск. В. Ионеску зашел в помещение под конец разговора, «грустный, с потемневшим лицом, душевно надломленный», и бросил К. Калотеску следующие слова: «Я говорю, не делайте этого, господин генерал. То, что мы должны сделать, это свинство. Это грех, большой грех. Лучше было бы мне не приезжать в Буковину, чтобы не присутствовать при такой дикости»[802].

Т. Попович всё же согласился принять участие в открытии гетто, надеясь, что по ходу дела ему удастся облегчить страдания евреев и даже помешать их депортации. Но уже на следующем заседании в кабинете губернатора 12 октября, в котором участвовали начальники различных департаментов провинциальной администрации, председатель апелляционной палаты и прокурор провинции, а также командующий дислоцированными в провинции войсками, К. Калотеску объявил о своем решении депортировать всех евреев из города. Депортация должна была начаться 14 октября. На этом заседании Т. Попович был единственным, кто выступил в защиту евреев. Оба магистрата, сославшись на независимость юстиции и невмешательство в принятие административных решений, покинули заседание, остальные, включая генерала В. Ионеску, промолчали. Единственной уступкой, которой Т. Поповичу удалось добиться у вышестоящих начальников, было освобождение от депортации крещеных евреев и евреев, имеющих особые заслуги перед нацией (всего 100–120 человек)[803].

В тот момент казалось, что судьба черновицких евреев была решена, но 15 октября у К. Калотеску состоялся телефонный разговор с Ионом Антонеску, в котором тот объявил о своем решении освободить от депортации 15–20 тыс. евреев города, у которых были «заслуги <…> в развитии экономики страны». Т. Попович, видимо, считал, что к такому резкому повороту привели его действия, но в своих мемуарах он воздержался – по невыясненным мотивам – от объяснения, «какими средствами и с помощью кого я пытался повлиять на волю Маршала»[804]. Архивные документы позволяют нам выяснить эту тайну с высокой степенью вероятности.

15 октября губернатор К. Калотеску дал аудиенцию германскому консулу в Черновцах Фрицу Гебхарду Шельгорну (Fritz Gebhard Schelhorn).

На следующий день Ф. Шельгорн послал губернатору меморандум, в котором изложил свою позицию, высказанную им за день до этого[805]. В сущности, Шельгорн выступил против решения о депортации всех евреев, поскольку многие из них были якобы совершенно незаменимы для «восстановления экономической жизни в Черновцах», и особенно в деревообрабатывающей промышленности, которая была важнейшей отраслью местной экономики. Поскольку значительная часть продукции в этой сфере направлялась для нужд вермахта, депортация могла оказать серьезное негативное влияние на немецкие военные усилия. Ф. Шельгорн предложил отобрать «[экономически] полезных» евреев («разумеется, только строго по необходимости») и временно освободить их от депортации. Отобранные евреи должны были оставаться в городе столько времени, сколько потребуется для замены их местными неевреями.

Исходя из реальной ситуации, представляется,