Волжского транзита и выхода в Центральную Азию, и решение это отрицательное: экономические дивиденды очевидны, но столь же очевиден и политический риск. И последнее – какой смысл принимать иудаизм? Тут дело не в пищевых запретах, а в том, что Русь, став иудейской по вероисповеданию, оказалась бы в полнейшем одиночестве и, в конечном счете, в политической изоляции. Русь попала бы в конфликтную ситуацию и в отношении христианского мира в его двух ипостасях: греческой и латинской, – и в отношении исламского мира: сунитского и шиитского. Но что не менее существенно – центральная власть встала бы на путь ожесточенной конфронтации со своим же собственным населением, языческим и христианским, для которого иудаизм был тавтологичен понятию Хазарии, которая, в свою очередь, ассоциировалась только с обостренным понятием врага. Оставалось только христианство. Впрочем, Владимиру Святославичу это было очевидно еще в 980 году, если не ранее.

Глава 16. Западная альтернатива

В контексте обостренной актуализации религиозного вопроса на середину 980-х годов появление миссионеров из Латинской Европы как минимум естественно и логично. Тем более, что миссионеры эти проявляли активный интерес еще при княгине Ольге. При Ярополке же, именно из-за слишком большой озабоченности об установлении как можно более близких отношений со Священной Римской империей, казалось, что вопрос о принятии Русью на официальном уровне христианства – вопрос решенный. Решенным представлялся и источник принятия новой веры – Рим. Будь Оттон II в первые лет семь своего недолгого и беспокойного правления меньше занят проблемой упрочения собственной власти, будь он более внимателен к тем инициативам, которые исходили в эти годы из Киева, удовлетвори он желание киевского князя породниться с западной императорской династией Людольфингов – более чем вероятно Ярополк I и объявил бы о принятии христианства именно от римского понтифика. Но Оттон II, вступив на престол своего великого и уже при жизни легендарного отца в 18 лет, уже в 974 году столкнулся с внутренними проблемами и, одновременно, вынужден был защищаться от внешних врагов: от Харальда Синезубого на севере (в 974 году), от Лотаря Французского (в 977-978 годах), от Мешко Польского (в 979 году). При этом нужно было помнить о мятежных итальянских городах, о безобразиях, творившихся в Риме, где бесчинствовали соперничавшие из-за папского престола кланы Кресценциев и Тускалло-Фроскатти, о грозивших Вечному городу сарацинах – ему было откровенно не до Руси, которая оставалась на далекой периферии политики Западной империи. Так уж получилось, что до 986 года Западной Европе было вообще не до Руси. Но непосредственно в 986 году о Руси могли и вспомнить. Пожалуй, даже должны были вспомнить. Год 986-й поистине удивительный!

Когда Владимир Святославич только начал осваиваться на золотом киевском столе, Оттон II в октябре 980 года начал поход в Италию. Перед этим император ввел в число своих самых близких советников Герберта Орильякского и французского аббата Адсо из Монтье-ан-Дер. Оба они были сторонниками эсхатологической миссии Римской Христианской империи и видели в Оттоне II того, кто эту идею воплотит в большой политике. Византии в ней уготовано было место, так сказать, «лжеимперии», а христианам вне Римской автокефалии – участь раскольников и «лжехристиан». Год 981, когда была оглашена и принята эта доктрина, является в истории христианства историческим и роковым – с него начинается путь к схизме 1054 года и погрому 1204 года[43]. Если до 981 года соперничество между Западной Европой и Византией носило характер соперничества внутри христианского мира, то теперь Запад отказывал Византии в праве на историческую перспективу. Трудно сказать, знал ли Владимир Святославич об этом качественном изменении во взаимоотношениях между вчерашними гото-германскими варварами, захватившими и приватизировавшими пепелище Западной Римской империи и естественной наследницей древних цивилизаций, каковой являлась Византия. Но не мог не ощущать обострившейся конфликтности во взаимоотношениях между Римом и Константинополем.

Для начала Оттону II нужно было изгнать из Южной Италии сарацинов и захватить оставшиеся там же немногие византийские владения. Поход долго и основательно готовился, откладывался (из-за смерти капуанского князя Пандульфа Железноголового) и состоялся только в 982 году. Сначала успех сопутствовал армии Оттона П. Была захвачена византийская Апулия. Успешны были и первые удары по арабам. И даже в сражении 13 июля 982 года при Кап Колонне близ Котроны германцам также сопутствовал успех. Гибель эмира Абдул-Касима в разгар битвы, казалось, не оставляла сомнения в разгроме мусульманской армии. Но когда императора уже поздравляли с победой, неожиданно к сарацинам подошли подкрепления. Сеча разгорелась с новой силой, и на этот раз поле боя осталось за арабами. Более того, немцы не просто потерпели поражение: это был настоящий разгром, почти вся их армия была уничтожена. Оттон II чудом спасся и тайно бежал на греческом корабле.

Оказавшись вне опасности, император созвал в Вероне рейхстаг, где вынужден был улаживать конфликтные отношения с герцогами, стараясь удовлетворить их земельные требования и получить взамен полную с их стороны поддержку. На рейхстаге Оттон II дал понять, что в политике в отношении Византии он будет по-прежнему руководствоваться доктриной 981 года. В Вероне же император получил известие о том, что Харальд Синезубый и славяне-ободриты сокрушили германскую оборону на севере и северо-востоке и разрушили почти все, что имелось восточнее Эльбы. Герцог Бернгард Саксонский смог, разбив славян при Тангере, закрепить старую границу по Эльбе. Тем не менее, Оттон II даже не думал о возвращении в Германию, а стал готовиться к новому походу в Южную Италию. Зачем, ведь сарацины после слишком дорого доставшейся им победы при Кап Колонне ушли на Сицилию? Если бы немцы собирались вторгаться именно туда, то им потребовался бы флот. Однако Оттон II о флоте вовсе не озаботился и, следовательно, предметом его агрессии являлись оставшиеся византийские владения на Апеннинском полуострове. После этого император намеревался перенести военные действия на Балканы. Владимир Святославич громил мятежных вятичей и радимичей, а в это время Христианский мир готовился к кровавой войне Священной Римской империи с Византийской империей. Учитывая упрямство и Оттона II, и Василия II Булгароктона, можно представить, какие катастрофические последствия для христианского мира имело бы столкновение двух империй. Оттона II принято хвалить за разумность, за любовь к наукам и искусствам. Принято сожалеть о его недолгой жизни. Однако, быть может, именно ранняя смерть спасла Оттона II от убийственной оценки его геополитического авантюризма. Но император неожиданно для всех почти сразу после Веронского рейхстага умер от малярии 7 декабря 983 года. Двадцативосьмилетний император оказался единственным из властителей Германии, погребенным в римском соборе св. Петра в присутствии им же поставленного папы Иоанна XIV. Увлеченный своими фантомами,