Жанна сползла со скамьи на пол. Балаам долго упрямился, но в конце концов был вынужден свершить акт поклонения. «Затем, – пишет Киллигрю, – лежа на спине, она стала выгибаться в талии, заняла дугообразное положение и поползла за святым отцом, отталкиваясь пятками и опираясь на бритый затылок. Так она перемещалась по всей часовне. Мать-настоятельница принимала еще многие неестественные позы – я и не думал, что человек, будь то мужчина или женщина, способен на подобное. Притом в каждой позе она застывала надолго, а все действо продолжалось час с лишним. По прошествии этого времени мать-настоятельница нисколько не запыхалась, не вспотела и даже не раскраснелась». Язык у нее был вывален изо рта, «распухший до немыслимых размеров, он так и болтался – мать-настоятельница ни разу не спрятала его. Вдруг она завизжала, словно кто рвал ее на части, и произнесла одно-единственное слово – „Иосиф”. Тогда все святые отцы вздрогнули и стали кричать: „Это знак! Ищите, на ней должен появиться знак!” Мать-настоятельница вытянула руку, все на нее уставились. Мистер Монтегю и я тоже смотрели очень внимательно. Прямо на наших глазах рука стала краснеть. Красное пятно вытягивалось вдоль вены, сделалось длиною приблизительно в дюйм. Состояло оно из многих красных точек вроде сыпи; точки образовали буквы, и получилось отчетливо читаемое слово – то самое, которое исторгли уста матери-настоятельницы. Это было слово „Иосиф”. Монах-иезуит сказал, что именно эту отметину пообещал оставить бес, прежде чем уйти из тела матери-настоятельницы навсегда». Весь сеанс экзорцизма был запротоколирован и подписан святыми отцами. Монтегю добавил постскриптум по-английски, затем они с Киллигрю также поставили свои имена. «Надеюсь, – игриво заключает Киллигрю, – ты, друг, этому поверишь, или, по крайней мере, скажешь, что видывал вралей почище меня, хотя никто из них не предан тебе так, как я, твой покорный слуга Томас Киллигрю».

К имени святого Иосифа вскоре прибавились имена Иисуса, Марии и Франциска Сальского. Поначалу буквы были багрово-красные, через неделю-другую блекли, но затем добрый ангел сестры Жанны их подновлял. Процесс продолжался с зимы 1635 года до Иванова дня 1662 года; правда, случались в нем перерывы разной длины. После упомянутой даты имена исчезли навсегда; «по неведомой причине», – пишет Сюрен и добавляет свое предположение: «разве только мать-настоятельница вымолила избавление от них, ибо они вызывали всеобщее любопытство, кое отвлекало ее от Господа».

Сюрен, заодно с некоторыми из своих коллег и большинством обывателей, считал сию новую форму стигматизации особенным даром Божиим. Однако среди современников Сюрена хватало людей скептически настроенных. Эти не верили в божественное происхождение красной сыпи, которая складывалась в буквы священных имен. К примеру, Джон Мейтленд (да и не он один) придерживался мнения, что сыпь появилась в результате травления кожи какой-то кислотой. Другие нечестивцы полагали, что сестра Жанна использовала подкрашенный крахмал. Многие указывали вот на какой подозрительный факт: вместо того чтобы распределиться поровну по обеим рукам, все имена кучковались на одной руке – причем на левой, где их удобно писать правше.

Доктора Габриэль Леже и Жиль де ла Туретт (оба – ученики Шарко) в биографии сестры Жанны, которую они издали, придерживаются мнения, что письмена на руке появились вследствие самовнушения. В поддержку этой версии они приводят примеры современной истерической стигматизации. Добавим от себя: почти у всех истериков кожа крайне чувствительная. Чуть проведешь ногтем – сразу воспаляется. Краснота порой держится по нескольку часов.

Самовнушение, осознанное мошенничество или то и другое вместе – каждый волен выбрать версию себе по вкусу. Лично я склоняюсь к третьей. Стигматы, скорее всего, появились спонтанно, чем заставили сестру Жанну поверить в их чудесное происхождение. А раз они изначально, по природе своей – чудо, сам Бог велел это чудо подкорректировать, чтобы оно стало убедительнее для публики, да и для себя тоже. Священные письмена на руке сестры Жанны подобны романам Вальтера Скотта: основанные на фактическом материале, они вообще-то обязаны своим существованием воображению и искусству.

Теперь у сестры Жанны появилось собственное чудо. Не только личное, но и, так сказать, хроническое. Обновляемые добрым ангелом, священные имена были с нею всегда, их можно было демонстрировать в любое время и знатным особам, и толпе любопытных простолюдинов. Сестра Жанна сделалась ходячей святыней.

Изакарон убрался 7 января 1636 года. Теперь в сестре Жанне обитал один-единственный бес – Бегемот. Но этот богохульник был покрепче всех остальных, вместе взятых. Экзорцизмы, наказания, созерцательная молитва – ничто не помогало изгнать его. Стоит ли удивляться? Религию навязали юной девушке – упрямой, своевольной, ироничной; ее разум восстал, да так яростно, так отчаянно стал отрицать Бога, что всякий нормальный человек просто чувствовал себя обязанным отделить этого бунтаря от всего, что свято. Отделенный сделался Кем-то Другим – злым духом, который вел в мозгу автономное существование, провоцировал помрачения внутри черепной коробки, недомогания в теле и скандалы за пределами организма. Сюрен сражался с Бегемотом еще более десяти месяцев и в октябре капитулировал. Настоятель отозвал его в Бордо, а к сестре Жанне приставили нового иезуита.

Отец Рессе уповал на так называемый «прямой» экзорцизм. По словам сестры Жанны, он был убежден: присутствующие на сеансах благословлены, ибо при них бесы поклоняются Святым Дарам. Если Сюрен пытался «сбросить всадника, атаковав лошадь», то Рессе атаковал самого «всадника» – прямо и при свидетелях. До чувств «лошади», до ее здоровья отцу Рессе не было никакого дела.

«Однажды, – сообщает сестра Жанна, – собрались знатные гости, и святой отец решил устроить сеанс экзорцизма их душам во благо». Одержимая пожаловалась на плохое самочувствие и предположила, что экзорцизм будет ей вреден. «Но святой отец, будучи настроен твердо, велел мне набраться мужества и уповать на Господа Бога; после сего напутствия он приступил к экзорцизму». Сестру Жанну заставили выполнить весь набор трюков – и в результате она слегла с высокой температурой и болью в боку. Был призван доктор Фантон – гугенот, но лучший специалист во всем Лудене. Он сделал три кровопускания и дал сестре Жанне лекарство. Процедуры оказались столь эффективными, что «семь или восемь дней опорожнялся желудок и текла кровь». Больной полегчало; правда, еще через несколько дней стало хуже. «Отец Рессе решил поправить дело экзорцизмом, после коего меня затошнило и вырвало». Возобновились жар и боль в боку; мало того – началось кровохарканье. Снова послали за доктором Фантоном, он диагностировал плеврит, сделал за семь дней семь кровопусканий и поставил четыре клистира, после чего объявил сестре Жанне, что ее болезнь смертельна. В ту ночь недужной был голос. Он поведал, что сестра Жанна не умрет, однако Господь приведет