– Когда в будущем начнут спрашивать, когда же э т оначалось, им укажут на нас. В то время как человечество все еще оставалосьговорящими обезьянами, мы уже шагнули в новый век. Не календарный, а новый подуху.

Я поинтересовался осторожно:

– Камнями не забросают?

Гаркуша ухмыльнулся:

– А мы не собираемся выступать с проповедями. Напротив,должны жить своей жизнью, максимально изолировав себя от мира… очень хочется сказать«недочеловеков», но тогда себя придется считать человеками, а мы как раз хотимжить в мире, который условно можно назвать зачеловеческим. Но мы должныстарательно приближать тот мир…

– Как сказал товарищ Чернышевский, – съехидничалЗнак.

Гаркуша поправил:

– Чернышевский был не «товарищ», а «пан». Он сочинялоперы еще до Октябрьской революции!

– Ух ты, – произнес Чернов с непонятнойинтонацией, – еще тогда? Наш человек.

Гаркуша хмыкнул:

– Он тебе дал бы в рыло за это «наш». Он очкариков нелюбил, недаром на гвоздях спал! Словом, мы должны стараться ускорить приходнового мира, который все изменит. Это только кажется, что мы бессильны в такомогромном мире. На самом деле все человечество – аморфная масса. Куда ее пихнут,туда и катит.

Я сказал осторожно:

– Но пихнуть человечество, гм… какие нужны силенки?

Чернов пояснил:

– Гаркуша брякнул, не подумав. У него это часто. Длянего сказать красиво важнее, чем сказать правильно. На самом деле человечествоникуда пихать не надо. Это все равно что пытаться передвинуть огромное топкое исмердящее болото. И трудно, и… бесполезно. Да вы и сами наверняка по своимзнакомым… У нас у всех такие, доставшиеся еще со школьной или университетскойскамьи! Просто из этих бесполезников иногда удается выдергивать тех, кто подобеннам…

– И чем больше навыдергиваем, – сказалЗнак, – тем быстрее будем обрастать возможностями. Это как снежный ком!Сперва к нам будут идти идейные, а потом… всякие.

Я сказал трезво:

– Но все хотят приобретать, а вы предлагаете вкладыватьи вкладывать. Даже женщины, что полжизни отдадут за баночку омолаживающегокрема, хотят его уже сейчас, а не вкладывать деньги в развитие отрасли. Так чтоженщины отпадают. Как и все нормальные люди.

Он ухмыльнулся.

– А при чем здесь нормальные? Разве мы нормальные?

– На таких, как мы, далеко не уедешь. Нас мало.

– Мало перешагнувших, – уточнил Гаркуша.

– Понявших, – добавил Чернов.

Мне показалось, что в его голосе звучит самодовольство,потом дал себе подзатыльника за придирки. Пусть мы в самом деле… и поняли, и перешагнули.Лишь бы от счастья, что мы такие вот замечательные, не остановились и не пошлиснова по бабам, пиву, футболу по жвачнику, не ушли в виртуальные миры.

– Надо выработать базовые основы, – сказал Знак снеловкостью, – для поведения среди этих… полуобезьян. Я, к примеру, себято и дело ловлю, что спорю и доказываю…

– Что? – спросил любознательный Гаркуша.

Знак отмахнулся:

– Неважно. Ни о чем с ними не стоит спорить. Это надоввести как правило.

Гаркуша возразил:

– Почему? О бабах можно. В бабах они понимают. И вфутболе. Все марки пива знают, кто в каком году забил финальный гол.

Чернов прервал:

– А нам это надо?

– Ну, – сказал Знак тоскливо, – я имею ввиду, если надо поддержать разговор.

– И разговор поддерживать не надо, – отрезалЧернов жестко. – Такие разговоры поддерживать легко, приятно даже, потомуи не надо. Эти разговоры нас опускают до их левела. А человеки они илинедочеловеки – это пустые разговоры.

Гаркуша неожиданно широко усмехнулся:

– Ну да, если учесть, что теперь снова непонятно, чтотакое сам человек.

Он посмотрел на Чернова, тот нахмурился.

– Ладно-ладно, это неважно, как я уже сказал. Главное,что мы не упускаем главное: мы сами идем в сингулярность и стараемся тудатащить других. А терминология…

Я сказал осторожно:

– А что насчет человека?.. Я думал, что это давноопределено.

Они переглянулись, как авгуры, что разделяют какое-тосекретное знание, а я вот простой, мне такое недоступно. Чернов пробормотал:

– Это какие определения?.. Мыслящий тростник или петухбез перьев?..

– И эти тоже, – сказал я. – А потом были уженастоящие. Ну, научные!

Они снова переглянулись, Чернов проговорил в затруднении:

– Слава, на самом деле все эти определения рухнули всвязи… Вы правы насчет древности с их «мыслящим тростником» и кончая «петухомбез перьев»… Но сейчас все рамки размыты, сломаны, растоптаны…

Я спросил с неуверенностью:

– Разве теперь не определено?

– В девятнадцатом веке было определеноокончательно, – заверил Гаркуша. – А в двадцатом отшлифовано.

Знак хмыкнул:

– И если бы не этот сумасшедший двадцать первый… Вотвам первое точное определение: человек – живое существо, обладающее разумом.Вроде все точно, не подкопаешься. Но только придется людьми признать такжеинопланетян, зато идиотов исключить из людей.

Я сказал пораженно:

– Ну да… Как-то не подумал.

– Есть и другие варианты, – сказал Гаркуша весело.

– Какие?

– Чуть более сложные, – пояснил он, – но затоболее точные. Базирующиеся не на анатомии или физиологии, а на социальномповедении. Человек – это существо, включенное в социальные отношения вобществе: межличностые, семейные, политические. Опять-таки инопланетянинпроходит как «человек», даже муравьи проходят, а вот монахи, что живут своимзамкнутым мирком, – уже не люди. Тем более – всякого рода анахореты,отшельники, пустынники.

– Круто, – признался я.

– Есть еще вариант, – сказал Чернов совкусом, – самый новый: человек – это автономная система принятия решений,обладающая самосознанием и считающая себе человеком. Тут уже муравьи непроходят, даже с монахами и отшельниками восстановлена справедливость – людиони, человеки. Но, увы, тогда из «людей» выпадают как шизофреники, так и гении,потому что одни недотягивают до человеческого сознания, а другие чересчурпревосходят.

Он вошел во вкус, даже щеки раскраснелись, а глаза забронебойными стеклами задорно блестят. Все мы больше любим разоблачать, чемпридумывать свое. Когда разоблачаешь, то такой умный, такой умный…

Гаркуша посматривал, как мне показалось, с некоторойревностью. Похоже, он чуть-чуть тайный лидер, такое случается очень часто дажев кругу самых близких единомышленников.