«Просто в точку!» – помнится, подумала я, увидев объявление. Это был исключительный, сверхъестественный, посланный с небес, потрясающе подходящий ко времени, удобный случай, и он вдруг очутился передо мной, словно я была создана для этой работы. И снова я смеюсь над иронией ситуации. Не то чтобы я действительно хочу делать то, чем сейчас занимаюсь. По сути, у меня мало вариантов действий – точнее, вообще нет выбора. В жизни есть некоторые вещи, которые вам просто требуется уладить, и я поняла это в тот день, когда съехала с квартиры Сесилии и тут же оказалась в этом доме. Как говорится, из огня да в полымя.

И все же я утешаюсь тем, что, по крайней мере, занимаюсь чем-то по-настоящему стоящим да к тому же избегаю острого лезвия жестокого языка Сесилии, которое приходит в действие, когда я не могу дать ей то, чего она так отчаянно хочет.

Втискиваю папку обратно в ячейку сейфа и вынимаю следующую. Наклейка гласит: «Страхование жизни». Заинтересованно вскидываю брови. «Это может пригодиться», – думаю я, надеясь, что речь идет о больших деньгах.

Проходит полчаса, и я жду, когда же закипит чайник, словно это обычный перерыв на чай в обычной работе. Смотрю из кухонного окна на ухоженный сад. Искривленные, по-зимнему шероховатые деревья выделяются на фоне унылого низкого неба, а от свежей травы осталось лишь зеленовато-серое пятно, след от летнего костра, разведенного забавы ради. Я вдруг чувствую себя донельзя одинокой, очень испуганной и готовой вот-вот бросить задуманное. Дотрагиваюсь до телефона в своем кармане, словно ощущая свою незримую связь с чем-то безопасным и знакомым, свою связь с Сесилией. Интересно, думает ли она о том же, проводя пальцем по кнопкам своего телефона, с помощью которых так просто написать сообщение, адресованное мне? О чем она размышляет в этот самый момент? Она хотя бы осознает, что я делаю все это ради нее? Ненавидит ли она меня? Захочет ли когда-либо снова меня видеть? От этой мысли холодеет все внутри. Но эта же мысль заставляет меня вернуться в кабинет и начать снова перебирать папки. Теперь-то я уж точно должна приблизиться к чему-то по-настоящему полезному.

Папка, помеченная «Уход за садом», удивляет меня. Она того же желтовато-серого оттенка бежевого, что и остальная часть папок в сейфе, но определенно намного толще, да и бумаг в ней набито больше, чем в других. Мне требуется гораздо больше усилий, чтобы вытянуть эту папку из сейфовой ячейки. Когда наконец-то удается ее вынуть, я вижу, что эти документы не имеют ни малейшего отношения к садоводству. Я сильно ошибалась, собираясь читать о новейшей самоходной газонокосилке в рекламной брошюре, захваченной в садовом центре, либо о стоимости услуг по обрезке деревьев или мощении дорог. В папке насчет сада вложена еще одна папка, гораздо меньше и потрепанная, которая помечена просто: «Траст».

Сердце оглушительно колотится у меня в груди. Напрягаю слух, чтобы не пропустить звуки, характерные для возвращения домой, – гул приближающейся машины, хлопанье двери, скрежет чьего-то ключа в замке. Издали доносится то нарастающий, то спадающий визг сирены, мчащейся к кому-то на помощь. Эта сирена отдается в моей голове, и я слышу звук своего собственного дыхания, когда назойливый рев заставляет мои легкие ходить туда-сюда, повинуясь странному ритму. Открываю папку и вынимаю первый документ. Пробегаю его по диагонали, а потом делаю снимок. Проделываю то же самое с остальным содержимым папки. На выполнение этой задачи у меня уходит полтора часа. Даже когда все аккуратно разложено по местам, кабинет заперт, а я возвращаюсь в свою комнату, сердце продолжает свой нелепый танец в груди. Не могу перестать думать обо всех этих деньгах, о том, что все это означает. Но главным образом я не могу перестать думать о Сесилии.

Грейс уставилась на ковер и принялась пощипывать ноготь большого пальца руки. Ее нога судорожно дергалась вверх-вниз, и Лоррейн приказала дочери прекратить. Не обратив ни малейшего внимания на замечание матери, Грейс принялась трясти ногой еще энергичнее, пока не пнула ножку журнального столика пальцами и не ударила по каркасу дивана каблуком. Щеки Грейс покраснели, а ее нижняя губа едва заметно тряслась, давая понять, что из глаз вот-вот хлынут слезы.

– Что ж, с твоей стороны было очень любезно забежать домой, – мрачно изрекла Лоррейн. Она не хотела говорить подобным тоном, но надежды на то, что Грейс вернулась насовсем, рухнули после того, как дочь позвонила в дверь – подумать только, позвонила в дверь своего собственного дома! – и заявила, что заскочила на минутку, только чтобы забрать несколько вещей.

– Милая… – начал Адам, но тут же осекся.

– Прекрати трясти ногой, Грейс, ты ударишься, – бросила Лоррейн, возможно, слишком резко.

Грейс наконец-то выпрямилась и замерла на месте.

– Твоя мать права, – невпопад произнес Адам. – Грейс, ты должна поговорить с нами. Как мы можем тебе помочь, если ты даже не хочешь это обсудить?

– Мне не нужна ваша помощь, – отрезала Грейс, по-прежнему сосредоточенно изучая ковер. – Здесь нечего обсуждать.

– Этот парень давит на тебя? – с тревогой спросила Лоррейн.

– У «этого парня», – ответила Грейс, – как ты знаешь, есть имя. И – нет, Мэтт не давит на меня. Мы оба хотим пожениться. Мы любим друг друга.

– Но как же университет? Как же насчет того, чтобы найти хорошую работу, иметь достойную жизнь? Ты еще такой ребенок… – Перед мысленным взором Лоррейн вдруг предстал образ семнадцатилетней дочери, беременной, ютящейся в муниципальной халупе и живущей на пособие по безработице. Мэтта рядом, разумеется, не наблюдалось.

– Мы понимаем, что ты чувствуешь… – сказал Адам.

– Вообще-то я совсем этого не понимаю, – перебила Лоррейн.

Грейс глубоко вздохнула.

– Я прекрасно знаю, что ни один из вас меня не понимает, – тихо произнесла она. – Именно поэтому я и ухожу из дома – чтобы избавиться от вас двоих. Если мне придется бросить школу и найти работу, чтобы содержать себя, я сделаю это. Мы с Мэттом серьезно относимся к будущему браку. И его мама отреагировала потрясающе, она – просто замечательная.

Лоррейн содрогнулась от боли.

– Ты ведь хотела заниматься наукой, – слабым голосом напомнила она.

– Мы уже вовсю ищем место для свадебной церемонии в уик-энд, – сказала Грейс так, словно даже не слышала мать.

– И ты подумывала перед поступлением в университет провести год в Штатах.

Грейс медленно подняла глаза на мать, покачивая головой, словно последние семнадцать лет были лишь туманной мечтой, бесконечно далекой от правды.

– Это ты хотела, чтобы я занималась наукой, – поправила дочь. – Когда не была занята, ссорясь с папой. Так-то.

Лоррейн почувствовала, как ее начинает захлестывать нарастающая волна безумия.

– Прекрасно. Бросай школу. Уходи и живи в другой семье – это, без сомнения, гораздо лучше. Выходи замуж и обзаводись дюжиной детей прежде, чем тебе исполнится восемнадцать, а ночами работай в супермаркете. – Лоррейн ощутила, что дочь слушает ее внимательно. – В этот самый момент ты свободна, Грейс. Только представь, что нет больше мамы и папы, которые на тебя ворчат, нет больше домашних заданий, нет основных правил поведения. Ты – сама по себе, моя дорогая, и отныне не нужно думать, что можешь запросто прибежать к нам, когда у тебя не будет денег.