в первую кампанию, когда армия его не захотела ему повиноваться. Поэтому, вы хорошо сделаете, если скажете Армфельту как бы к слову, что у нас вообще ничто не считается столь ненавистным и отвратительным, как вероломство и неблагодарность, и что, если бы подобная приведенной, мысль забрела в голову его августейшего господина, то вы советуете ему, Армфельту, отклонить её исполнение, потому что оно не осуществится. Кроме того, вы прикажете на всех постах быть очень настороже и не пропускать с неприятельской стороны ни души, без предварительного приказания».

Трудно сказать, что собственно руководило Императрицей, когда она писала эти строки. Явились ли они из опасения, что Густав может затеять нападение на Петербург, или, по крайней мере, на ближайшие его окрестности по Финскому заливу, о чем он хвастливо мечтал в начале войны. К этому могла поощрить одержанная 28-го июня победа, над русским галерным флотом. Или же то был голос неприязни и даже отвращения, не допускавший и мысли личного, хотя бы дружественного свидания с человеком столь ненавистным. Было ли то наконец опасение какого-нибудь личного посягательства на её особу? Вообще, это письмо представляет некоторую загадку, из которой с достаточной основательностью можно вывести разве то заключение, что Екатерина не была свободна от некоторого чувства страха перед своим родственником, страха настолько сильного, что не могла его победить, и выдавала лицу совсем даже ей не близкому, каков был Игельстрём.

Дав такие конфиденциальные инструкции, и исходя из тех же опасений обмана со стороны Густава, Императрица в тот же день послала главнокомандующему один за другим два указа, побуждая сидевшего все еще в Выборге и иронизировавшего более чем делавшего дело генерала к решительным действиям. Первый из них был уже упомянут выше; во втором, написанном очевидно по получении самых последних известий, говорилось:

«Хотя мы все возможное для. мира делаем, но конечно из того ничто не выйдет без действий, по причине высокомерия и коварства короля шведского; вследствие сего нужно, чтобы вы непременно поспешили прибытием вашим в Фридрихсгам, соглашением в действиях галерного флота и сухопутной армии предлежащих, и самым начатием оных, возложа надежду на помощь Божию, справедливость стороны нашей и добрую волю, соединенную с мужеством воинства нашего».

Но, требуя поддержки военной рукой, Императрица не делала дальнейших уступок в мирных условиях. Фраза: «все возможное для мира делаем» — не могла быть поставлена в укор Екатерине. Вся податливость ограничивалась умолчанием о прежних трактатах. рассмотрев присланные Игельстрёмом «пункты», переданные Армфельтом отчасти по воле короля, отчасти по собственным соображениям, Екатерина осталась в существе на прежней почве: никакого изменения границ, и никакого посредства между нею и Турками. Рескрипт, данный в тот же день, 25-го июля, уже не Салтыкову, а прямо Игельстрёму, может быть для выиграния времени, содержал следующие инструкции:

«В дополнение преподаваемым вам наставлениям по негоциации вашей с бароном Армфельтом, за нужное признали мы предписать здесь: первое. Артикул второй мирного договора о границах вы можете распорядить и без упоминания в нем Абовского трактата, а сказав только просто, что границы обеих держав имеют навсегда остаться точно, как до начатия настоящей войны они были; но что касается до замен и прочего, тут вносить не должно, а можете сослаться на артикул, которым полагается всякия по соседству распоряжения предоставить, когда оба двора после мира обошлются взаимными посольствами. Второе. Артикул о салюте можно также переписать от слова до слова из Абовского договора, и не упоминая о сем последнем, точно внести оный. Третье. Срок шестидневный к прекращению военных действий после утверждения мира положить ничто не препятствует. Четвертое. Тринадцатый артикул из Абовского договора о выпуске хлеба внести в новый трактат можно, тем более что сей выпуск положен на случай урожаев, когда и без того хлебный торг всякими образы ободряется. Пятое. Напротив того двадцатый артикул о выдаче беглых, кои впредь на обе стороны окажутся, неудобно отнюдь возобновлять, ибо сие дало бы повод к личным спорам и затруднениям. Шестое. Учиненное бароном Армфельтом прибавление, относительно невмешивания во внутренние дела, отнюдь невместно и не сходствует с достоинством государей давать на себя такие обязательства, которые и без того сами собой существуют; в чем взаимная добрая вера обеих держав друг друга обеспечивать долженствует. Седьмое. Предлагаемая королем шведским медиация в турецкой войне так же невместна, и к отклонению сего артикула вы можете учредить отзывы ваши на основании ответа вице-канцлером нашим к королю шведскому по воле нашей посылаемого на письмо его, с которого копию вам сообщаем. Учредя мирный договор на таком точно положении, старайтеся привесть оный к концу; а при упорстве и новых затруднениях или затеях объявите барону Армфельту, что вы имеете точное наше повеление прервать вашу негоциацию и к воинской команде отправиться».

Это был официальный текст рескрипта. Императрица нашла нужным усилить его последние слова собственноручной припиской: «Если вопреки всему что я делаю, чтобы ускорить мир, король шведский откажется к нему приступить, — беру Небо во свидетели, что он будет один ответствовать в имеющей опять возобновиться резне».

В упомянутом письме вице-канцлера гр. Остермана к Густаву он убеждал последнего, что обязательства его по отношению к союзнице Турции можно считать прекратившимися, в виду того что Императрица готова заключить с ней мир, и предлагает Порте справедливые и крайне умеренные условия. О том же Безбородко писал Игельстрёму при отправке приведенных рескриптов: «Наши кондиции с Портой известны уже союзникам и в той черте, конечно, из коей нечего упускать (уступать). Судите же, о чем шалун сосед наш заботится. Мир будет и без его участия». Относительно союзного и торгового трактата, заключение коего Армфельт ставил в число условий, рескрипт Императрицы прошел молчанием; но в письме графа Безбородко рекомендовалось Игельстрёму «искусным образом отвести его (Армфельта) к тому, что подобные связи, по обмене послов взаимных, удобнее распоряжены будут, как отчасти то в акте и сказано».

Все бумаги от 25-го июля, в значительном числе скопившиеся, были отправлены с чиновником коллегии иностранных дел, асессором Кудером, которому поручено было помогать Игельстрёму по дипломатической части. При секретности мирных соглашений ему придан был характер обыкновенного курьера, но в письме Безбородко к Игельстрёму предоставлялось оставить его при себе даже и в том случае, если бы теперь переговоры пресеклись. Безбородко рассчитывал, что силой оружия или другими способами король «образумлен будет». Отъезд Кудера несколько замедлился вследствие противоречивых сведений, получавшихся о верельских делах, отчасти же может быть и для того чтобы не исполнить желания Армфельта о трехдневном сроке, которому Екатерина придавала характер заносчивого требования. Иначе трудно объяснить то,