качестве друга желал бы вытянуть его из петли. Такие конфиденции побудили Игельстрёма напомнить, что королю и всему миру известно величие души Императрицы, и король может быть уверен, что если только он сумеет заслужить её дружбу, то она найдет способы извлечь его из затруднений. Кроме того Игельстрём давал понять Армфельту, что при щедрости Государыни она не замедлит вознаградить и его заслуги на пользу обоих государств, как при настоящих переговорах, так и в будущем. Вообще Игельстрём при всяком случае, когда только представлялась возможность, пускал в ход такие доводы, которые задевали и честолюбие Армфельта и вопросы его материального благосостояния; в особенности он давал ему понять разницу в средствах обоих государств.

Не смотря, однако, на все яркие хромотропы, которые он радугами переливал веред глазами своего шведского сотоварища, после пятичасовой беседы Игельстрём не много выиграл у Армфельта. В конечном результате остановились на том, что Игельстрём даст Армфельту французский перевод «ультимата», т. е. крайних русских условий, а в ответ получит от имени короля те же условия, но с приведенными выше дополнениями. Делом спешили, и Армфельт обещал прислать этот видоизмененный проект к семи часам вечера в тот же день. Поспешность была более с шведской нежели с русской стороны. В объяснение её Армфельт с той же дружественной откровенностью (искреннею или нет — трудно дать себе отчет) опять жаловался на интриги Пруссии и Англии. Министр первой в Стокгольме, Борк, становился ему поперек дороги. Не дальше как в тот же день утром им сообщена королю просьба английского посланника не спешить очень заключением мира, с прибавлением, что в самое последнее время он переменил тон в отношении России.

В назначенный срок, однако, ответ доставлен не был, к чему впрочем и следовало быть готовым, так как утреннее совещание кончилось в два часа пополудни. Лишь в половине одиннадцатого вечером получил Игельстрём от Армфельта очень вежливое письмо; но приложенный проект условий поверг его в полное разочарование и негодование. Вместо шести или много семи пунктов их было уже девять. Требовалось — по словам Игельстрёма — ни более, ни менее, как отступление границей до Выборга, участие в мире с Турцией, выпуск известного количества зерна согласно договору о присоединении Лифляндии, выдача всех злоумышленников против особы короля или же против государственных основных законов, новый устав для салюта. — Все это было писано в присутствии короля, точнее под его диктовку.

Игельстрём был так возмущен этим уклонением от условий уже договоренных, что возвратил Армфельту не только проект, но и письмо, не сняв с них даже копий. На словах он поручил присланному с бумагами чиновнику Сталю сказать, что он, Игельстрём, не министр, не аккредитованное лицо и не-то, что он, Армфельт, в этом деле, и что подобные проекты король может передавать через гг. Гольца или Гальвеца, как ему заблагорассудится. Игельстрём упрекнул при этом Армфельта в том, что он не довольно оценил заботы его о сближении обоих государей. Он упрекал и в том, что получив по собственному желанию проект русских условий на прочтение, Армфельт если не мог склонить на них короля, то должен был или коротко сказать, что на них сойтись невозможно, или же возвратить со своими отметками. Но прислать контрпроект, равносильный новому объявлению войны, — это значило прямо навлекать на Игельстрёма немилость Государыни, которая легко могла подумать, что он дал к тому повод. В заключение он просил возвратить условия.

Сделав этот энергический шаг, исправлявший некоторую уступчивость, выказанную им в предшествовавших переговорах, Игельстрём решил выждать, что произойдет в течение следующего утра, и после полудня уехать, дабы не дать Шведам повода думать, что он может еще войти в их виды. В ту же ночь он разослал по всем отрядам приказ удвоить бдительность.

Отчет об этой фазе переговоров был немедленно послан гр. Салтыкову, а от него в Петербург, где и получен 24-го, т. е. в пору самых приятных ожиданий, вызванных донесением о первом совещании с Армфельтом. Салтыков не имел теперь прежних надежд. «Видно что с шведским королем, — писал он графу Безбородко, — надобно как с его союзником обходиться, наступя на горло, а без того ничего сделать нельзя. «Он решился выждать обратного приезда Игельстрёма и затем отправиться в Фридрихсгам для действий согласно воле Екатерины.

По получении последнего отчета Салтыкову в тот же день, 25-го июля, послано совершенное одобрение решительного поступка Игельстрёма[104]. Вместе с тем предписывалось приступить к решительным военным мерам. «Сие происшествие и более еще утверждает, что мира на самых умеренных и справедливых условиях ожидать нельзя инако, как с чувствительным поражением неприятеля на твердой земле и водах, и для того нужно чтобы вы поспешили в Фридрихсгам, где по близости нашего галерного флота удобнее вы можете снестися с начальствующим над оным и наилучшим образом сообразить меры к нанесению удара вероломному врагу, при сохранении надлежащей осторожности в разных местах против его покушений».

Между тем события следовали с крайнею быстротой: за посылкой одного указа приходилось отправлять другой. В один день 25-го июля Екатериной подписано четыре рескрипта Игельстрёму и два Салтыкову, все по тому же делу переговоров.

Резкое возвращение Армфельту бумаг даже без письма, а при словесном ответе, произвело свой эффект. Салтыков был этот раз может быть прав, находя, что нужно действовать, «наступя на горло». Игельстрём ждал до полудня и собирался уже отправиться обратно, как ему доложили о прибытии парламентера. От Армфельта было подано следующее письмо: «Признаюсь, барон, все что ваше пр-во сказали вчера вечером г. Сталю так сильно удивило меня, что я половину ночи путался в догадках и не смотря на многие, по-видимому, вероятности противного, пришел к заключению что вы не всегда оставались при желании восстановить согласие наших государей, дружбу и мир. Если это не так, то. между нами есть недоразумение, которое я могу разъяснить по всем пунктам. Посланный мной вашему прев-ву проект был тот самый, что я читал вам вчера утром, с небольшим лишь изменением, согласно замечаниям, сделанным на счет и Турок; в остальном он был списан слово в слово. Письмо в ответ на ваши условия, было ничто иное как повторение, частью, того что я имел честь вам говорить. Предложено прибавить к вашим пунктам еще кое-что из тех статей, которые никогда не исключались ни из одного из прежних договоров между нами. Да я мог бы прибавить еще и многое другое, так как мне всегда говорено было, что для заключения мира по совести, надо судить, спорить и кончить соглашением. Король не знает о