превратился в водоворот Млечного Пути, когда все перед глазами потемнело по краям и вытянулось как в туннеле.

— Думаю, ты знаешь, — сказал отец. — Думаю, он точно объяснил тебе, как это сделать. И это не может быть кто-то из нас, не так ли? Потому что мы не заботимся о нем. Не так, как ты. Ты и это мерзкое рыжее отродье.

С этими словами отец поднялся со стула. Отложив салфетку, он в последний раз взглянул на сына.

— Убей Питера, — сказал он, — и живи вечно. Или умри, и я сам найду способ вернуть Уайатт Уэстлок сюда. Даже если для этого мне придется убить ее отца.

А потом он ушёл.

И Джеймс больше никогда его не видел.

Теперь он смотрел на него. Там, в окружении пяти членов гильдии в капюшонах, стоял его отец — постаревший, поседевший и потолще в талии. Он не заметил Джеймса, который ждал в тени. Он не знал, что его сын скрывается где-то поблизости, собранный по кусочкам из остатков ада, зверем, бьющимся о его кости.

С того места, где Джеймс стоял, он мог разглядеть нетерпение, отразившееся на лице отца. Он проклинал себя за недальновидность. Ему не следовало оставлять Питера и Уайатт одних. Он думал, что защищает, удаляясь от них на безопасное расстояние. Он думал, что сможет сдерживать демона достаточно долго, чтобы Уайатт сделала то, что нужно.

Ему следовало предвидеть, что его отец будет на три шага впереди.

Так, как он всегда был впереди.

Он расхаживал вдоль линии деревьев, беспокойный и встревоженный, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Он не знал, что делать — повернуть назад и вмешаться или убежать далеко в противоположном направлении. Он был бомбой замедленного действия, его время истекало. За сварной решеткой из ребер он чувствовал, как медленно раскрывается пробуждающаяся сущность. Что-то коварное, словно колючая проволока, царапнуло когтями по позвоночнику. В животе у него заурчало, тело охватили приступы голода.

Пошарив в кармане, он вытащил ингалятор. В легкие с шумом ворвался пустой воздух. Когда он выбросил ингалятор в темноту леса, из его горла вырвался не совсем его собственный рев.

«Не сейчас», — подумал он, проводя руками по волосам. «Не сейчас, черт возьми».

Сквозь завалы его мыслей прорвался крик. Вой баньши, высокий, чистый и прерывистый. Он пронесся сквозь него, и воздух застрял у него в горле. Лишая дыхания.

Это была Уайатт, ее крик пронзил предрассветное небо.

Мир разверзся у него под ногами, трещина расколола землю на глубокие темные впадины. Он обошел расширяющуюся пропасть, чуть не свалившись в нее, и сильно ударился о дерево. Он не знал, было ли это делом рук Уайатт, или медальон сделал свое дело. То ли мир откликнулся на нечеловеческую высоту ее крика, то ли готовился поглотить его.

Крики становились все громче и громче, деревья склонялись над головой, роща вырывалась с корнем, как взрывающаяся звезда. Джеймс крепко вцепился в ветку и ждал, когда наступит конец… бездонная тьма, бесконечная ночь.

Но ничего не произошло. Все стихло. Стало слишком тихо. Слишком неподвижно. Глубоко внутри него что-то мурлыкало. Что-то старое, пресыщенное и более знакомое, чем это имело право быть. У него потекли слюнки, он спотыкался, разрываясь между вечным голодом и жутким ужасом.

— Она остановила время, — проворковал зверь. — Она либо очень умная ведьма, либо очень легкомысленная. Миры не могут вот так замирать. Они распадутся на части. Кто-то должен пойти и заставить часы идти вновь.

— Убирайся из моей головы, — рявкнул он, схватившись за виски.

— Это то, чего ты хочешь? — вскипел ужасный голос. — Ты хочешь, чтобы я ушел? Хочешь жить полужизнью, как Питер?

Вокруг него царила ужасающая тишина, такая же неправильная, как река, замерзающая летом.

— Я могу показать тебе, как изгнать меня, Джеймс Кэмпбелл, — напевал ему паразит. — Но ты должен поторопиться. Беги обратно к своей ведьме, и я покажу, что тебе нужно сделать, чтобы не потерять из виду звезды.

Его голова была полна шепота, рот полон зубов, и он бросился бежать.

34. Уайатт

Чьи-то руки схватили Уайатт за плечи, но при виде мальчика в часовне они разжались. Или, может быть, она попыталась высвободиться, девушка не знала точно. Тишина земли затягивала ее, как грязь, так что Уайатт двигалась словно во сне. Ноги налились свинцом. Шаг был неровным. Она замедлилась и почти ползла.

Когда Уайатт добралась до того места, где упал Питер, он уже был на ногах. У нее вырвался беззвучный смешок-полурыдание, когда она столкнулась с ним и привстала на цыпочки, пытаясь поймать его взгляд. Безмятежная голубизна его глаз исчезла. Вместо нее была только чернота, глубокая и холодная.

— Питер, — ее волосы были взлохмачены, и медные пряди колебались в воздухе между ними. ‑ Питер, посмотри на меня.

Ее руки нашли его грудь, скользнув по тому месту, где всего несколько минут назад она чувствовала его сердце. Там ничего не было. Только приводящая в ужас тишина.

— Нет, — прошептала она. — Нет.

По проходу покатился камень. Звук шагов приближался, и она поняла, что прямо у нее за спиной стоят члены гильдии, ожидая, когда можно будет вмешаться. Ей было все равно. Она позволила им идти.

— У того, что ты сотворила, есть название, — сказал Джозеф Кэмпбелл, появляясь рядом с ней. — Оно связано со старой и глубоко запретной магией. Должен признаться, я никогда не думал, что ты способна на это.

Эта жуткая тишина поглотила любое эхо, которое мог бы донести его голос. Казалось, что посреди комнаты разверзлась огромная и дьявольская пустота, звук всасывался в нее, как звездный свет в вакуум. Все казалось увеличенным, скручивающимся в слишком резкую фокусировку.

— Баньши сожгли не просто так, — выплюнул член гильдии. — Посмотри, что ты наделала. Это работа дьявола. Теперь ты никогда не увидишь рай.

Услышав отвращение в его голосе, Питер склонил голову набок. Он выглядел как-то не так, его движения были по-звериному быстрыми. В уголках рта появилась жуткая улыбка. Уайатт заметила холодную вспышку ярости в глубине его глаз, и у нее внутри все сжалось. Слишком поздно она поняла, откуда взялся гнев в ее крике.

— Я не это хотела сделать, — выдохнула она.

Солнечный свет пробивался сквозь разбитое окно, рассыпаясь по полу подвижными золотыми призмами. Питер внезапно оказался окутан светом и выглядел именно таким возвышенным святым, каким они его себе представляли. Все, что осталось от него сейчас, — это тело, до краев наполненное яростью девушки, которая любила его.

— Мерзость, — прошептал член гильдии.

Приказ Джозефа Кэмпбелла прозвучал резко, как удар хлыста.

— Не дайте