В то время, когда хозяева разобщенной Италии «свели патриотизм до тайных заговоров», неизменно возникал переизбыток заговорщиков. Одним из самых ярких представителей их племени являлся Гарибальди, авантюрист, рожденный для интриг и шпионажа, который даже в свою будущую жену влюбился, пока подглядывал за ней в телескоп. Принц Луи Наполеон — взошедший на трон под именем Наполеон III — прославился тем, что действовал заодно с агентами карбонариев. Когда австрийские детективы прибыли в Италию арестовать его, его мать, королева Гортензия, водила их за нос восемь дней, пока ее сын поправлялся после лихорадки. Еще одним заговорщиком, можно сказать являвшим собой целый клан, был Джузеппе Мадзини, который провел свою взрослую жизнь погруженным в личный мир патриотического разочарования и тайных бесед. Ему даже выпала судьба умереть под вымышленным именем.

Мадзини терпел неудачу много раз, не будучи слишком практичным в организации тайных заговоров. Возможно, он и был одним из величайших секретных агентов или военных шпионов. Но в отличие от Баца он жаждал прихода революции и никогда не был способен разжечь костер событий до такой силы, которую требовал его талант. К сожалению, жестокая судьба не даровала ему возможности разделить триумф Италии. Кроме того, помещая песчинки или волоски между сложенными листами своих писем, он сумел доказать, что почтовая цензура не справлялась с указами британского правительства, вызывая тем самым постоянные протесты и шокирующие предупреждения в парламенте.

Когда мы оставили Северную Америку, сместив свое внимание на тайные брожения в Европе, колониальные мятежники и агитаторы за насилие сбросили оковы патернализма и стали продвигаться к своему историческому пьедесталу в роли почитаемых предков и уважаемых отцов основателей. Нашлось много американских оппозиционеров, неудовлетворенных экономическими условиями или личными выгодами от войны, а также тех, у кого подавленный инстинкт тори заставлял сетовать на любую форму республиканского правительства. И тем не менее в только что созданных Соединенных Штатах имелось меньше секретных служб, чем можно найти в современной Франции или Италии в течение единственной мятежной недели.

Но в 1811 году, когда уже носились зловещие слухи о замыслах наполеоновской империи против России, мы неожиданно встречаем одного из тех американцев, которые, приняв участие в крупной операции секретной службы, стяжали себе одно лишь забвение. Президент Джеймс Мэдисон отправил Джорджа Мэттьюза во Флориду в качестве политического эмиссара и секретного агента. Там Мэттьюз задумал начать войну с Испанией; он лично участвовал в осаде Сент-Огастина, когда благонамеренно настроенные политические круги Вашингтона потребовали его отстранения. Ему приказано было «тайно» пробраться во Флориду, но вместе с тем взять на себя трудную двойную роль и явиться к испанским властям в качестве американского комиссара, уполномоченного принять территорию, если испанцы пожелают ее сдать.

Испания тогда была объята пожаром войны с наполеоновской Францией, и у колониального ведомства в Мадриде не осталось ни власти, ни денег. В 1811 году предвиделась новая война между Англией и Соединенными Штатами, и президент Мэдисон считал, что англичане захватят Флориду как базу для развертывания своих операций. Чтобы помешать этому, он поручил Мэттьюзу и полковнику Джону Макки вступить в переговоры с испанским губернатором и добиться, по возможности, уступок провинции Соединенным Штатам. Им вменялось «при желании зафиксировать дату своего возращения». В случае успеха этой миссии предполагалось создать временное правительство; в случае же неудачи переговоров предусматривалось оккупировать Флориду, если какая-нибудь иноземная держава попытается ее захватить.

Макки, видимо, отказался от возложенного на него поручения и предоставил Мэттьюзу продолжать действовать в одиночку, что пришлось этому джентльмену весьма по душе. Уроженец Ирландии, он участвовал в войне за независимость Соединенных Штатов и получил чин генерала. Правда, с его именем не связано сколько-нибудь громких подвигов; о нем говорили как о человеке «поразительного мужества и неукротимой энергии, решительного ума, но почти неграмотном». Когда он в 1785 году переехал в штат Джорджия, неукротимая энергия уже через год обеспечила ему пост губернатора. В 1794–1795 годы он был переизбран; спустя некоторое время получил право именоваться и «достопочтенным» (титул членов конгресса), и генералом. Мэттьюз не гнушался работать на военное министерство в качестве специального агента на границе с Флоридой.

Изолированное положение этой испанской колонии и ее бесспорное стратегическое значение для англичан не испугали губернатора Эстраду; он пришел в ярость, когда Мэттьюз принялся за мятежную агитацию среди бывших американцев, живших в этом испанском владении. После чего секретный агент Мэттьюз поспешил домой, в Джорджию, где как экс-президент сколотил из метких стрелков-пограничников и индейцев собственную армию, с которой вторгся во Флориду.

Испанский посланник в Вашингтоне заявил гневный протест. Когда на пути к столице Флориды Мэттьюз захватил несколько мелких городов, Мадисон и Государственный секретарь Джеймс Монро, сменивший на этом посту Роберта Смита, неохотно объявили, что генерал Мэттьюз «не понял» инструкций своего правительства. На его место был назначен губернатор Джорджии Митчел, которому поручили помочь Эстраде восстановить порядок. Мэттьюза уволили за излишнее усердие, но его преемнику даны были, похоже, не менее туманные инструкции.

Говорят, что Митчел должен был добиться безопасности для «революционеров» Флориды, оказывая им максимальную поддержку и «отводя американские войска со всей возможной неторопливостью». Трудно было придумать лучший способ поощрения захватнических целей Мэттьюза. И Митчел так ловко использовал обстановку, что организованные и возглавляемые Мэттьюзом отряды не покидали Флориду целых четырнадцать месяцев. Затем, в мае 1813 года, они двинулись на соединение с армией Эндрю Джексона, которому было предложено возобновить вторжение и пойти на Пенсаколу. Только протест конгресса остановил этот экспедиционный марш, и Старый Орешник, как прозвали генерала — будущего президента, вовремя сменил курс, чтобы поспешить на защиту Нового Орлеана.

В ту пору было известно, что Джордж Мэттьюз регулярно доносит обо всем в Вашингтон. Американский конгресс на секретном заседании обсуждал вопрос о необходимости занять Флориду, дабы не дать англичанам ее захватить; были приняты все меры предосторожности, чтобы это не разглашалось. Таким образом, Мэттьюз отнюдь не был обструкционистом или тайным заговорщиком, действующим по корыстным мотивам. Скорее это был типичный жадный до земли американский первопроходец того времени, который считал себя агентом — отнюдь не секретным — «божественного вмешательства», не воспринимавший никакую границу Соединенных Штатов окончательной, раз она не упирается в море, залив или океан. Поведение Мэттьюза, как правительственного комиссара, было непростительно; и нетрудно понять, почему осуществленный его преемником проект не занимает видного места в летописи тех дней. Тупое орудие, добавившее еще одну ноту сожаления к событиям войны 1812 года.