Сэмюэль Фелтон, директор недавно построенной железной дороги Филадельфия — Уилмингтон — Балтимор, вызвал из Чикаго сыщика-профессионала Алана Пинкертона с группой сотрудников, чтобы предложить им действовать в качестве контрразведчиков его железнодорожной компании.

«У нас есть все основания подозревать заговорщиков Мэриленда в намерении устроить диверсии на нашей дороге с целью отрезать вашингтонское правительство от Северных Штатов. Особой угрозе подвергаются паромы на Сасквеханне у Хавр-де-Грейса и мосты ниже Уилмингтона», — заявил Фелтон.

Федеральные власти были как не готовы, так и не расположены справляться с растущим ожесточением местных конфликтов. В ту пору в Вашингтоне не имелось ни сухопутной, ни морской военной разведки, ни даже разведывательных отделов министерства финансов или министерства юстиции. Но даже если бы прототипы подобных современных учреждений существовали, кто бы схватил их за горло, дабы привести в движение? Это был конец января 1861 года. Авраам Линкольн был избран президентом, но его инаугурация должна была произойти не раньше марта.

По предложению Фелтона Алан Пинкертон первым делом двинулся в Балтимор, бывший тогда заведомым рассадником интриг рабовладельцев. Он начал с того, что снял дом под именем Э.Дж. Аллен и стал вращаться в аристократических кругах, где вели свою агитацию заклятые враги будущих республиканцев. Под его командой находился, между прочим, Тимоти Уэбстер. Будучи уже признанной звездой разведывательной службы, он на данном этапе своей карьеры считался агентом Севера, воевавшего против Юга. На этом посту он с большой отвагой и умением проработал пятнадцать месяцев, после чего при трагических обстоятельствах сошел со сцены. Уроженец Принстауна, в штате Нью-Джерси, Уэбстер сумел прикинуться сторонником южан и вскоре ухитрился попасть в кавалерийский отряд, проходивший военную подготовку в Перримене и охранявший важную железнодорожную линию Филадельфия — Уилмингтон — Балтимор от «агрессий янки».

Другим пинкертоновским «асом» был молодой Гарри Дэвис. Прожив ряд лет в Новом Орлеане и других городах Юга, он хорошо изучил повадки, обычаи, особенности и предрассудки тамошней мелкопоместной знати. Он был лично знаком со многими вожаками движения за отделение Юга. Изысканный красавец, потомок старинной французской фамилии, он готовился стать иезуитом, но, убоявшись строгой дисциплины, царившей в их среде, обратился к секретной службе, которая больше пришлась ему по душе. Дэвис много путешествовал и владел тремя языками; по мнению Пинкертона, этот законченный шпион обладал даром убеждения, столь свойственным иезуитам.

Ценой траты времени и денег Фелтона Дэвису нетрудно было произвести впечатление на головорезов из отелей Барнума и Гая, которые, мешая аристократическую желчь со старым виски, подбадривали друг друга уверениями, что «ни один дерзкий янки — выскочка из лесорубов никогда не сядет в президентское кресло». На одном из таких бунтарей Дэвис решил остановить внимание: это был необузданный юнец по фамилии Хилл. Отпрыск знатного рода, офицер добровольческого отряда, Хилл вполне серьезно заявил Дэвису: «Если на меня падет выбор, я не побоюсь совершить убийство. Цезаря заколол Брут, а Брут был достойным уважения человеком. Пусть Линкольн не ждет от меня пощады, хотя я не питаю к нему ненависти, как иные. Мною движет любовь к отечеству».

Итак, нужно выбрать убийцу. На жизнь Авраама Линкольна готовилось покушение. Сыщик, именовавшийся теперь «Джо Говард из Луизианы», использовал Хилла, чтобы проникнуть в круг заговорщиков. В угрожающей серьезности их намерений сомневаться не приходилось. Алан Пинкертон, со своей стороны, убедился, что балтиморской полицией руководит Джордж Кейн, ярый конфедерат, воспитывающий рядовые кадры своего ведомства в радикально-бунтовщической вере. Кейн, самая знаковая фигура среди балтиморских сторонников Юга, и пальцем не шевельнул бы в случае их мятежа или же постарался еще больше раздуть огонь.

Другим заправилой, тоже считавшимся «горячей головой» (так, по крайней мере, Хилл рекомендовал его «Говарду», а сыщик, в свою очередь, — своему начальнику Э.Дж. Аллену), был итальянский выходец, именовавший себя «капитаном» Фернандиной. Благодаря своему латинскому происхождению, богатству и пылкости речей, а также демонстративной готовности пойти на любую опасность, «капитан» повсюду был желанным гостем. Его выслушивали почтительно, с ним обращались запросто даже представители крайне замкнутого высшего балтиморского общества. «Капитану» Фернандине не только присвоили воинский чин — его признали организатором одной из добровольческих рот, которая, благодаря энтузиазму праведных повстанцев, давала ростки день за днем.

К своей роли агитатора Фернандина готовился, работая цирюльником при отеле Барнума. У него не было рабов, и его бизнес страдал от конкуренции с теми, кто использовал чернокожих, которым не нужно было платить. И тем не менее, пока стриг и брил богатых клиентов-рабовладельцев, он заразился чрезмерным рвением в защиту рабства. И сыщикам это показалось твердым доказательством безрассудства и бунтарского рвения, которое они обнаружили, так что очень многие уважаемые граждане, которых когда-то намыливал, брил и пудрил этот человек, теперь считали его своим глашатаем и добрым малым.

Дэвис, приятель Хилла, которого наряду с последним считали сторонником крайних мер, был наконец приглашен Фернандиной на очень важное собрание заговорщиков.

Его, Хилла и прочих — всего человек тридцать — привели к присяге, причем Дэвис сделал мысленную оговорку в интересах защиты своей родины. В собрании царила какая-то благоговейная атмосфера, хотя, присмотревшись к своим соседям, Дэвис едва скрыл улыбку. Он был окружен наименее сдержанными и самыми громкими болтунами Балтимора! Как-то они выполнят взятые на себя тайные обязательства?

Пылкая декламация редко свойственна человеку, готовому к рискованным действиям. Среди белых шаров, лежавших в ящике, был только один красный. Заговорщик, вынувший его, не должен был выдать этого ни единым словом, а обязан был считать себя носителем почетного жребия, пока не придет нужный час.

Хилл, однако, узнал и не преминул сообщить Дэвису, что в этот судьбоносный ящик положен не один, а восемь красных шаров. Это была необходимая мера предосторожности в отношении красноречивых, но нерешительных типов, против их трусости и предательства, которые могли помешать пойти на убийство президента Линкольна!

Фернандина, как председатель, открыл собрание вступительной речью. Его воодушевление, как всегда, было вялым — несколько напыщенных фраз, и он замолчал, окинув взглядом борцов за свободу негров, как если бы почувствовал укус аболиционистской змеи. Лампы еще сильней прикрутили, дабы скрыть того, на кого падет выбор. Ящик пошел по рукам.

Дэвис вынул белый шар. По лицу Хилла, который не сумел скрыть облегчение после нервного напряжения, он увидел, что и тому не достался красный. Однако каждый из восьми человек ушел с убеждением, что на него одного легла ответственность за спасение Юга. Отделавшись под каким-то предлогом от Хилла, Дэвис поспешил к Э.Дж. Аллену. И после того как он тщательно записал слова Дэвиса и сопоставил его рассказ с предостережениями, поступившими от Тимоти Уэбстера, Пинкертон первым же поездом уехал в Филадельфию к мистеру Фелтону.